Драйзер. Русский дневник - [15]

, хозяйка салона знаменитостей; (8) Айви Литвинова, жена Максима Литвинова – заместителя комиссара по иностранным делам; (9) Джекайна Тверская – кинорежиссер; (10) Яков Долецкий, директор ТАСС; (11) Карл Радек, журналист – связан с ТАСС; (12) Билл Хейвид, бывший лидер американских рабочих (I. W. W.); (12) Владимир Маяковский (13) Константин Сергеевич Станиславский, режиссер Московского художественного театра; (14) Александр Яковлевич Таиров, режиссер Камерного театра, Москва.

Он уверяет меня, что все это очень важно и что я должен иметь представление обо всех этих людях. Появляется делегация из десяти репортеров, и я излагаю свои взгляды, а точнее, мою реакцию на предоставившуюся возможность (см. утренние газеты Н.-Й. за среду, 19 окт., 1927)[84]. В 11:30 они уходят. У меня встреча с Б. в офисе. Она расстроена переменами – и более страстна, чем когда-либо. Возвращаюсь и работаю над «Галереей женщин». В 17:00 приходит Робин, зачитывает отдельные изменения, которые он сделал в пьесе. Остается на ужин. Он, Хелен и я отправляемся в [ресторан] Venetian gardens. Несмотря на всю мою склонность к сексуальному разнообразию, я понимаю, что питаю любовь к Хелен. Духовную, не материальную. Мне жаль ее оставлять.

ПАССАЖИРСКОЕ СУДНО «МАВРИТАНИЯ»

19 окт. 1927 года, среда, Нью-Йорк. 57-я Зап., 200

Г-н Ройс сообщил мне, что обед будет у Сэма Шварца (Макдугал, 140)[85]. Снова обратитесь к г-ну Гилеади, у которого есть еще одна телеграмма. Почему-то теперь, когда я уезжаю, мне жаль Хелен. Она мне ближе всех. В час – встреча с Б., у нее есть куча писем от самой себя, которые я должен читать в пути! Позвонил Джек Поуис и пришел поговорить о России[86]. В четыре появился Уолдо Фосетт с речью об открывающихся передо мной возможностях. В пять мы с Хелен выехали к пароходу. Она купила большой букет георгинов и украсила ими каюту (Палуба «В», № 57). Мы оставляем пальто и сумки и отправляемся к Шварцу обедать. Компания собралась большая: Эрнест Бойд, Дж. Р. Смит, Ганс Штенгель, У. Вудворд, Джо Фримен, Диего Ривера, Джозеф Вуд Крутч, Флойд Делл, Карл Бранд, Эрнестина Эванс, Листер Шарп[87]. Выступали Делл, Ривера, Эд Ройс, Джозеф Фримен, Эрнест Бойд, г-жа Вудворд – и я с ответным словом. Конрад Берковичи подарил мне на счастье румынский платок[88]; Ганс Штенгель – трость [с набалдашником из] слоновой кости; Магда Йохан – письмо. В девять закончили. Всей толпой пошли к судну. Цветы от Б. Книги от Мод. Эстер и Кэролайн зашли в каюту[89]. На меня набежало большое число газетчиков и две группы фоторепортеров. Бесконечные шутки – до самого удара колокола. В одиннадцать остаюсь один. Лайнер отходит. С палубы вижу, как Эстер машет мне рукой.

23 окт. 1927 года, воскресенье, на борти «Мавритании»

Обычный океанский круиз. В четверг допоздна читал статьи и письма, с которыми мне обязательно нужно было ознакомиться, а также работал над робиновской версией «Гения». За ужином познакомился с Беном Хьюбшем, издателем, – он подошел к моему столу[90]. Сказал, что на борту находятся писатель Джозеф Энтони[91], а также г-н и г-жа Эрнсты[92]. Хейвуд Браун радиограммой рекомендовал им обратиться ко мне[93]. Обещал подойти к их столу завтра. В пятницу (в обед) подошел и познакомился со всеми – в том числе с судьей Мюллером из Голландии. После обеда мы договорились встретиться в пять и посетить Диего Риверу, который путешествует в 3-м классе. Через г-жу Эрнст я расспрашиваю его о Мексике, а затем приглашаю на ужин. Он показывает фотографии, иллюстрирующие его интересные работы, которые он взял в Россию. После ужина мы идем в мою каюту и говорим до полуночи. В субботу читаю и пишу – делаю эти заметки, пишу письма, заканчиваю пьесу. Смотрю призовой бой на солнечной палубе в 15:00. Говорю с Энтони, который показывает мне публикации Херста. Отправляю радиограммы Хелен и Киллману в Лондон. Заканчиваю читать «Дорогу в Буэнос-Айрес»[94]. Ужин в своей каюте. Работа до полуночи. В воскресенье (сегодня) спал до полудня. За обедом общался с Мюллером, г-ном и г-жой Эрнстами, Энтони и Хьюбшем. Говорили о России, анархизме, коммунизме, праве, фильмах, напитках. Эрнст обещал передать еще несколько писем. Вернулся в каюту, веду эти заметки. Начал статью для Элсера.

24 окт. 1927 года. понедельник, пароход «Мавритания»

Благодаря любезности судьи Мюллера, выступившего в качестве переводчика, я только что продолжил разговор с мексиканским художником Диего Риверой. Он утверждает, что интеллектуально является коллективистом, а не индивидуалистом, и что он воспринимает народную массу как получателя (из рук высших творческих сил) всех важных импульсов и устремлений, которые способствуют развитию народа и, следовательно, развитию расы (следует «Творческой эволюции»[95]). В этой массе индивид обнаруживает себя в некоторых случаях очень, очень похожим на Иова по масштабу чувств и мыслей, в других, как в случае Шекспира, Вольтера, Аристотеля, Гёте, поднявшимся ввысь. Но какие бы высоты мысли ни покорял и какой бы индивидуальностью ни был индивидуалист, все же это идет от массы: его истинная чувственная связь и понимание ее – его устремления, импульсы, влечения, ограничения и т. д., которые он рисует,