Драная юбка - [6]

Она улыбнулась мне, и я отвернулась, будто меня застигли врасплох.

Еще один мужик отошел от журналов к стойке. Он нес журнал под названием «Тюремные искушения». Моя мать могла быть в «Тюремных искушениях». Ее уже арестовывали. У нее был привод. Ничего крутого она не сделала, банков не грабила. Просто сидела в центре на какой-то площади и отказывалась уходить.

Тощая девочка прикрыла деньги мужика рукой. Мин, наверное, просто ослеп; он глядел на нее с нежной усмешкой.

Она пропела его имя: Мин, Мин, о Мин. Ты ведь придешь послушать, когда у меня появится музыкальная группа, Мин? Я спою тебе. Мин, Мин, о Мин.

Неа. Никаких песен для Мин.

Да ладно, сказала она, всем нужна песня.

Не Мину, сказал он. Мину песен не нужно.

Ей явно стало скучно. Она заплатила за сигареты украденными деньгами.

Она вышла, напевая, Мин, Мин, о Мин.

Песен не нужно, сказал он.

Как ее зовут? спросила я.

Он оглядел меня с сомнением. Джастина, буркнул он и ушел на кухню.

Грязный пар стелился туманом.

Я пошла за ней. Зачем – ума не приложу. Ну а что еще делать? Туман перешел в дождь, и ее рваная юбка стала мокрой и прозрачной. Я видела очертания ее ног и лопатки. Мы ушли с красной улицы и шагали мимо тусклых серых двухэтажек с плоскими крышами. Вдалеке виднелся залив, окруженный карликовыми горами и мачтами. По сравнению с ними двухэтажки казались совсем жалкими, вульгарными и обреченными. Вывеска в окне мебельного магазина гласила: ПОЗДРАВЛЯЕМ! МЫ ЗАКРЫВАЕМСЯ! БЛАГОДАРИМ ЗА ПОДДЕРЖКУ!

Улица Йейтс была очень людной; здесь подбирали и выпускали народ все автобусы. Джастина завернула на улицу Йейтс и замедлила шаг возле сгоревшего магазина. В асфальте образовался огромный кратер. Выглядело это ужасающе.

Если честно, мне совершенно нечего было делать на улице Йейтс. Отсюда не ходили автобусы ко мне домой. Я не жила ни в Дубовом заливе, ни в Королевском заливе, ни в заливах Кадборо или Кордова – в тихих и зеленых районах. Но я все равно присела на скамейку, будто ждала автобуса.

Я видела, как она вошла в темный переулок. Тогда я еще не знала о Запретной Зоне.

Я думала, это просто переулок, и она просто по нему побежала. Очень непривычно было наблюдать, как кто-то бежит в центре города. Я увидела, как еще больше надорвался разрез юбки, мелькнули каблуки – и все, она исчезла. И переулок был пуст, и я видела только дождь и дыру в асфальте.

Куда бы она ни бежала – явно не в распадающуюся семью к отцу-наркоману и не к отморозкам на поляне. Наблюдая, как она бежит, я думала – выход рядом. Не обязательно восходить звездой журналов с острова за горизонт; не обязательно протискиваться через замысловатые, битком набитые и запутанные лабиринты. Можно просто рвануть напрямую, оставив за собой дыру в недоумевающем небе.

Вот тогда-то меня и обдало жаром, обжигающей, головокружительной волной лихорадки. Никто ничего не заметил. Да и кто мог знать, что ко мне вернулось мое необычное расстройство, причуда странного моего организма. Кожа моя не покраснела, и в обморок я не упала. Сколько себя помню, я переживала, что отца убьет пьяный лесоруб, и вот в этот самый момент я поняла, что могу умереть первой. Умереть на улице Йейтс в окружении старушек. Дорогуша, залепечут они, заинька, что с тобой? Они вызовут врача и оттащат меня на тротуар. Появится Симус и заорет, как он не желает, чтобы меня лечили алхимики с их синтезированными таблетками.

Поэтому я отогнала от себя лихорадку. В полуобморочном от идиотского жара состоянии я представляла себе Аляску; тени переплетающихся деревьев.

По дороге домой я надеялась, что лихорадка – мое раскаяние, мой страх или трусость. У Мина, на улице, везде, в любую секунду я могла заговорить с тощей девочкой. А я держалась в стороне и наблюдала, как пиявка, что выискивает очередную жертву. Но это был не столько страх, сколько уверенность. Мне казалось, я знала, что она обо мне подумает. Я ей сильно не понравлюсь: я хорошенькая, закутанная в одежки, бедная, без друзей, практически немая, бездеятельная и без планов на будущее. В школе меня окрестили Снежной Королевой, я не смогла помочь Маргарет после того, как Дин Блэк и бригада отморозков засунули в нее шланги. Проходя мимо славных старушек в сторону голубого моста, который вел к моему дому, я знала, насколько буду ей отвратительна. Как она меня возненавидит. Просто возненавидит.

Переспи

Последний квартал улицы Йейтс мог бы стать декорацией к вестерну. Старые кирпичные здания сохранились со времен золотой лихорадки в Виктории. Высокие ложные фасады, тяжелые каменные арки. «Королевский Отель» – это старый ковбойский салун, в котором теперь в хлам напиваются дровосеки.

Мне бы пройти, даже, пожалуй, пробежать мимо запущенного отеля. Мне бы промчаться мимо пакостного кафе, круглосуточного притона под названием «День и Ночь».

Клянусь, когда я завернула в кафе, я только хотела ополоснуть лицо холодной водой.

Меня облило зловещим мертвенно-бледным светом. Боже, не дай мне потерять сознание, тихо взмолилась я. Перед тем, как повернуть куда-нибудь, я оглядывалась, потому что видела нечетко. Казалось, я лежу на спине, и сноп прожектора высвечивает ломти происходящего надо мной. Вспышка – нарисованный ковбой. Вспышка – вывеска «Предлагаем наш ВЫДАЮЩИЙСЯ техасский бифштекс». Вспышка – официантка в белых ортопедических туфлях.