Драмы и комедии - [6]

С е р ж а н т (докладывает пани). Вот он, прошу пани.

П а н и  Я н д р ы х о в с к а я (разглядывает Данилу в лорнет). Вот ты какой!

Д а н и л а. Как и все добрые люди.

П а н и  Я н д р ы х о в с к а я. О твоей доброте я слышала. Это ты от большой доброты стал мое добро раздавать?

Д а н и л а. Добро народное, и народ меня для этого выбрал.

П а н и  Я н д р ы х о в с к а я. Молчи, хам!.. Народ… Взбесившийся скот, которому удалось на миг сломать ограду. Но у порядочного общества есть достаточно надежных пастухов, которые снова загонят скот на его место!

Д а н и л а. Слышите, люди! Вы — не люди! Вы — скот. Пани уже выпустила на вас своих собак, которые загонят вас в стойло. И земля, которую вы пахали, — это ее земля. Ведь пани поливала эту землю потом и слезами, это ее голодное дитя исходило плачем, лежа в борозде. И лес ее. Но пани сегодня добрая. Она сама сегодня раздает свой лес, дает, не жалея, по двадцать пять, по пятьдесят палок, только бы спина ваша выдержала. Благодарите же пани, кланяйтесь ей в ноги.

В толпе шум и движение.

П а н и  Я н д р ы х о в с к а я. Тут не большевистский митинг. Прекратить!!!

Солдаты набрасываются на Данилу и, толкая прикладами, отводят к деду Бадылю.

М а т ь  Д а н и л ы (накидывая на Данилу свитку, которую все время держала в руках). Оденься, сынок, простынешь.

П а н и  Я н д р ы х о в с к а я. Слушайте, скоты! Я женщина. У меня есть сердце, и в сердце есть бог. Бог учит нас быть милосердными и к скотине. Я хотела многое вам простить. Но вы — скоты дикие и неблагодарные. Жалеть вас — это плодить грех и преступления. Милости моей вам не будет. Кто построил из моего леса хату, тот разберет ее своими руками и бревна привезет ко мне в имение; кто собрал с моего поля хлеб, тот ссыплет его в мой амбар. (Даниле.) А с тобою, холоп, разговор будет особый.

В толпе взволнованные голоса и причитания женщин.

Т о д о р а (падает на колени, заломив руки, подползает к пани). Панечка, панечка, дорогая ты моя, смилуйся над бедною вдовой!

П а н и  Я н д р ы х о в с к а я. Чего ты хочешь, несчастная? Говори, в чем провинилась?

Т о д о р а. Лесу… двадцать бревнышек срубила. Хатка совсем сгнила.

П а н и  Я н д р ы х о в с к а я. Получишь двадцать плетей.

Т о д о р а. Богом молю, панечка, смилуйся, хатки не разрушай. Сироты малые… зима идет.

П а н и  Я н д р ы х о в с к а я. Что ж, прикажешь мне твоих щенят воспитывать?

Тодора упала на землю и лежит некоторое время неподвижно. Ее оттаскивают солдаты.

Д а н и л а (деду Бадылю). Эх, дед! Давай, что ли, закурим. Закурим с горя.

Данила берет у деда Бадыля кисет, медленно развязывает и глядит на солдата, который подозрительно следит за его движениями. У Данилы внезапно возникает мысль: он швыряет в глаза солдату горсть махорки и бросается бежать. Второй солдат целится в него из винтовки, но мать Данилы забегает вперед, заслоняя сына.

М а т ь  Д а н и л ы (машет руками, как на бешеного быка). Куда ты целишься, гад? Куда?

Солдат делает два шага в сторону, чтобы видеть цель, но мать снова забегает вперед. Солдат стреляет — мать Данилы падает, раскинув руки. Марылька кидается к матери с отчаянным криком: «Мама! Мама!» Часть солдат бросается вдогонку за Данилой, остальные гонят на конюшню арестованных. Видя, что солдаты собираются стрелять, толпа разбегается. П а н и  Я н д р ы х о в с к а я  убежала в дом еще при первом выстреле. На сцене остается только Марылька. Она припала к материнской груди, плечи ее вздрагивают от рыданий.

М а р ы л ь к а (глядит куда-то вдаль, вытирает слезы рукавом домотканой свитки, слишком большой для нее, и голосит).

«Ой, мамочка-голубочка,

чем я тебя так прогневала,

что ты лежишь, не откликаешься?

Уста твои умолкшие,

грудь твоя застывшая.

Ой, братец мой родименький,

остались мы сиротками,

давай, братец, подумаем,

как маму нам назад вернуть.

Слезою ли горячею

согреем сердце матушке,

залечим раны страшные,

отгоним смерть постылую».

(Снова заливается плачем и припадает к материнской груди.)

З а н а в е с.

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

КАРТИНА ТРЕТЬЯ

Хата деда Бадыля. Налево — печь. В углу напротив — стол под образами. Д е д  Б а д ы л ь  стоит у печи, опершись локтями о печной выступ, кашляет. Н а с т у л я  шьет и напевает:

«Петрова ночка коротенька,

да не выспалась молоденька.

Ягодки брала — дремала,

села перебирать — уснула,

села перебирать — уснула.

Наехал Иванка — не слыхала.

Махнул он плеткой — не домахнул,

покатил колечко — не докатил,

покатил колечко — не докатил.

Снял он кафтанчик да укрыл.

Спи, моя девочка, высыпайся,

не к батюшке едешь, а к свекру,

не к матушке едешь — к свекрови.

Они тебя нежить не будут,

они тебя раненько разбудят».

Д е д  Б а д ы л ь. Брось, дитятко. Хватит тебе глаза слепить, темно уже.

Н а с т у л я. Хотела тебе рубашку кончить сегодня.

Д е д  Б а д ы л ь. Завтра кончишь. Может, не помру еще за эту ночь.

Н а с т у л я. Я ее не на смерть тебе шью.

Д е д  Б а д ы л ь. А она, дитятко, пускай будет чистая. Дышать что-то тяжело стало. Слаб я уже.

Н а с т у л я. Не говори так, дедуля, не нагоняй на меня тоску.

Д е д  Б а д ы л ь. Хорошо, что хоть тебя вырастил.

Н а с т у л я. Заживет спина, поправишься и поживешь еще годков десять. На моей свадьбе еще спляшешь.