Драматория - [10]

Третья часть драматории - это грандиозный реквием Ленину.

мировой музыкальной литературе нет ничего, подобного этой музыке с таким состраданием, сердечным сочувствием и пониманием отражающей огромную всенародную скорбь о бесценной утрате. Всенародное оплакивание умершего вождя передается потрясающими, проникновенными страдающими, скорбящими плачами хора и оркестра, то соединяющимися, то чередующимися с голосом чтеца.

Это

его

несут с Павелецкого

по городу,

взятому им у господ.

Улица,

будто рана сквозная

так болит

и стонет так,

Здесь

каждый камень

Ленина знает

по топоту

первых

октябрьских атак.

Здесь

всё,

что каждое знамя

вышило,

задумано им

и велено им.

Здесь

каждая башня

Ленина слышала,

за ним

пошла бы

в огонь и в дым.

Здесь

Ленина

знает

каждый рабочий,

сердца ему

ветками елок стели.

Он в битву вел,

победу пророчил,

и вот

пролетарий

всего властелин.

Здесь

каждый крестьянин

Ленина имя

в сердце

вписал

любовней, чем в святцы.

Он земли

велел

назвать своими,

что дедам

в гробах,

засеченным, снятся.

И коммунары

с-под площади Красной,

казалось,

шепчут: - Любимый и милый!

Живи,

и не надо

судьбы прекрасней

сто раз сразимся

и ляжем в могилы!

Сейчас

прозвучали б

слова чудотворца,

чтоб нам умереть

и его разбудят,

плотина улиц

враспашку растворится,

и с песней

на смерть

ринутся люди.

Но нету чудес,

и мечтать о них нечего.

Есть Ленин,

гроб

и согнутые плечи.

Он был человек

до конца человечьего

неси

и казнись

тоской человечьей.

Вовек

такого

бесценного груза

еще

не несли

океаны наши,

как гроб этот красный,

к Дому союзов

плывущий

на спинах рыданий и маршей.

Можно развенчать и ниспровергнуть бывшего идола - вождя на, можно сжечь бесчисленные тома издании и переизданий его устаревших и теперь никому не интересных работ, можно сбросить с постаментов и разбить созданные ему за эпоху идолопоклонничества многочисленные памятники, но этот реквием, этот эмоциональный поэтически-музыкальный документ, передающий подлинные исторические чувства всенародной любви и скорби сплотившихся и склонившихся в горе людей, не подвластен разрушению - это великое произведение искусства.

Величественные оркестровые аккорды, с которых начиналась увертюра драматории, открывают и её торжественный, светлый, жизнеутверждающий финал. Громогласный голос чтеца, произносящего последние строки поэмы, разносится на фоне апофеозного исполнения хоре "Интернационала", органически вписанного в оркестровую ткань муз ни. Мощно, убедительно звучит действительно "современная, сегодняшняя молодая музыка Революции". 16

Ко времени начала подготовки к исполнению драматории мой муж Евгений Павлович Крылатов занимал заслуженное и весомое положение в отечественном кинематографе. Им уже была написана музыка к целому ряду популярных кинофильмов, в том числе и к 6-ти серийному телевизионному фильму "И это все о нем", для которого шесть текстов песен написал поэт Евгений Евтушенко. Для записи музыки к кинофильмам Евгений Павлович предпочитал приглашать дирижера Константина Кримца и очень высоко ценил его профессиональное мастерство, эмоциональную страстность, напористость, твердую волю и умение увлечь за собой оркестр. Константин Кримец был одним из дирижеров Государственного симфонического оркестра кинематографии. Этот оркестр получал возможность один раз в году выступать с концертом в Большом зале Московской консерватории, и очередной концерт в январе 1979 года должен был продирижировать Константин Кримец. Он предложил включить в программу концерта одну из симфоний Алемдара Караманова, с гениальной одаренностью которого был знаком не понаслышке, а по нескольким годам совпавшего по времени обучение в Московской консерватории, когда в 1961-1963 г. г. своей аспирантуры Алемдар Караманов был признанным лидером московских авангардистов. Евгений Павлович сразу одобрил идею исполнения сочинения Алемдара и предложил исполнить драматорию "В. И. Ленин". Константин Кримец с удовольствием и без возражений согласился, а дальше началась длинная цепочка противодействий и злоключений, вплоть до последней генеральной репетиции в день концерта. Начало этой цепочке было положено категорическим отказом художественного руководителя и директора Государственного симфонического оркестра кинематографии Васильева (имя стерлось из памяти) исполнять сочинения композитора Алемдара Караманова. Возникла картина обыденного, так или иначе часто повторяющегося житейского парадокса: Алемдар Караманов с 1965 года жил и исключительно интенсивно и плодотворно работал в далеком от Москвы городе Симферополе: к 10 симфониям, 2-м фортепианным и 2-м скрипичным концертам, созданным им за годы обучения в Московской консерватории, добавились 4 симфонии "Совершишася", 3-й фортепианный концерт, "Аве Мария", оратория "Стабат Матер", Реквием, 2 симфонии "In amorem at vivificantem", симфония "Америка", а начиная с 1976 года Алемдар уже работал над грандиозным циклом из шести симфоний "Бысть"; в Москве же кто-то настойчиво распространял всевозможные нечистоплотные, порочащие его имя слухи. Васильев объявил, что нравственный облик Караманова аморален, он религиозен, посещает церковь, кроме того, он пьяница и хулиган, и по этим причинам исполнение его симфонии в Большом зале недопустимо. Когда Алемдар в один из своих приездов в Москву зашел проведать А. В. Свешникова на репетицию, то старый маэстро при виде Алемдара очень обрадовался и с изумлением сказал: "Вы живы? А я слышал, что вы уже умерли". Возможно, что кому-то очень хотелось чтобы Алемдар Караманов умер, поэтому желаемое хотя бы в виде слухов выдавалось за действительность.