Драма в Гриффин-холле, или Отравленный уикенд - [4]

От облегчения, что надоедливая гостья, наконец, уходит, Розмари с жаром поддержала её:

– Как ты права, милая Мэдди! Эти юнцы такие невоспитанные. После войны люди стали совсем, совсем другими. Порой мне кажется, что Британия никогда не станет прежней.

Мэделин Эндрюс, удивлённая неуместным энтузиазмом в голосе Розмари, пристально посмотрела на неё. Встреча, которую она планировала как радостное воссоединение старинных подруг, вызвала лишь печальную ностальгию. Обе они постарели, поблёкли, да и общих тем у них было немного. «Но я всё же не так раскисла, как несчастная Розмари, – самодовольно подумала Мэделин в свойственной ей категоричной манере. – В общем-то, она всегда была недотёпой. Просто с годами её очарование ушло, а беспомощность и слабохарактерность остались».

Не преминув ехидно поблагодарить за угощение, гостья после долгих прощаний и уговоров нанести ей ответный визит откланялась. Розмари, закрыв за Мэделин Эндрюс дверь своего необычайно скромного коттеджа с одной спальней, пару минут обессиленно стояла, вцепившись в дверную ручку, будто опасалась, что та вернётся и приготовилась во что бы то ни стало не позволить ей войти.

Шумно выдохнув, пожилая леди, шаркая растоптанными домашними туфлями, вернулась в крошечную гостиную и убрала остатки скромного чаепития. Поправляя диванные подушки, возвращая каждую на её законное место, Розмари скрупулёзно восстанавливала неприкосновенность своего жилища и собственный душевный покой, нарушенный шумной и назойливой гостьей. Казалось удивительным, что, несмотря на прошедшие годы, задавака Мэдди почти не изменилась. Разве что погрузнела и обзавелась морщинами и желтоватым цветом лица, что так часто встречается у тех, кто отличается жёлчным нравом и употребляет в пищу острые блюда колониальной кухни.

Устранив все следы пребывания постороннего человека в её уютном потрёпанном гнёздышке, наполненном вышитыми подушками и картинами, засушенными букетами под пыльными стеклянными колпаками, альбомами и мягкими куклами в викторианских нарядах и с фарфоровыми наивными личиками, Розмари с удовлетворённым вздохом уютно устроилась в кресле и приготовилась разобрать почту.

Это занятие не сулило ей ничего приятного, так как почти весь объём корреспонденции составляли счета. Сортируя их в две стопки по принципу «оплатить в ближайшее время» и «оплатить немедленно», Розмари с удивлением обнаружила шершавый жёлтый конверт, надписанный знакомым небрежным почерком.

Матиас! Значит, брат вспомнил про свою несчастную сестру и решил ответить на её просьбу. Да, он изрядно потрепал ей нервы, но если он готов помочь, то она простит его.

Суетливыми движениями Розмари разрезала конверт и, судорожно развернув короткое послание, принялась жадно читать его. От облегчения на её глазах выступили слёзы. Обведя взглядом свою гостиную, загромождённую дорогими сердцу мелочами, она бережно сложила письмо и со счастливым вздохом убрала его в конверт.

Глава третья, в которой Себастьян Крэббс получает письмо от отца и преисполняется надежды

В Лондоне день с самого утра выдался пасмурным. Впрочем, вся неделя не баловала теплом, что было неудивительно в преддверии осени.

Себастьян Крэббс, плотный невысокий мужчина средних лет с несколько отёкшим лицом и намечающейся лысиной, набросил на плечи ещё один свитер и подул на озябшие кончики пальцев. В комнате, что он арендовал у пожилого чудаковатого полковника в отставке, и которая находилась прямо над чиппи1, пахло сыростью, рыбой и прогорклым маслом. Тёплая одежда не спасала от сквозняков, проникающих через расщелины в оконных рамах, и время от времени приходилось вставать и ходить по небольшому помещению, чтобы окончательно не замёрзнуть.

Летом здесь было душно и пыльно, а зимой, наверное, можно было околеть от холода, как уличный пёс. Проблема поиска жилья была для Себастьяна Крэббса первостепенной. Те деньги, что у него оставались от публикации двух последних рассказов, каким-то магическим образом растаяли ещё неделю назад. Новелла, которую Морган обещал пристроить в пухлый солидный журнал, славящийся своими гонорарами, не впечатлила главного редактора, что стало крушением самых смелых надежд. Теперь нечего было и мечтать об уютной зиме в респектабельном семейном отеле на побережье. Лучшим, на что он теперь мог рассчитывать, был грязный маленький пансион на окраине Лондона, в котором ему довелось провести прошлую зиму. Опыт этот Себастьяну повторять ни в коем случае не хотелось.

Поэтому письмо отца, полученное час назад, стало ответом на жаркие молитвы. Небольшая передышка перед новым штурмом укрепит его. Он уже представлял себе выходные, проведённые в тёплом доме, сон на удобной постели с шуршащими накрахмаленными простынями и горячую домашнюю пищу. Большего от отца он не ждал несмотря на его туманные намёки о неком вознаграждении и особом даре.

Матиас Крэббс обладал властным переменчивым нравом и, сколько Себастьян его помнил, всегда старался преподать окружающим какой-нибудь полезный, по его мнению, урок. Это желание, несомненно, было продиктовано заботой, но порой напутствия принимали странную форму. Находчивый ум старика позволял ему избирать не самые тривиальные ходы в достижении своих целей, отчего объект попечения порой попадал в невыносимые условия. Стремление к навязыванию своей воли и эмоциональная глухота старшего Крэббса и сейчас вызывали у Себастьяна страх и отторжение, как в далёком детстве.