Дракула, любовь моя - [29]

Наша подруга Кейт Рид, которую я знала и любила с первого дня в школе, вложила мне в руки душистый букет флердоранжа.

— Иди, милая, и стань супругой! — радостно сказала она.

Я вошла в церковь — грандиозный, величественный дом собраний — и услышала музыку. Мистер Хокинс, бывший мне почти отцом, ждал у двери. На морщинистом лице сияла теплая улыбка. Я собиралась принять его руку и пройти во главе процессии подружек невесты к алтарю, но внезапно меня пронзила смелая мысль: зачем следовать традиции? Разве я не современная, эмансипированная женщина? Почему бы не положить начало новому обычаю?

Повернувшись к Люси и подружкам, я тихо сказала:

— Девочки, идите вперед. Я войду последней, вслед за вами.

Люси удивленно распахнула глаза и прошептала:

— Чудесная мысль, Мина! Ты торжественно войдешь последней и привлечешь все внимание к себе. Пожалуй, я поступлю так же на собственной свадьбе.

Люси и остальные девушки пошли по проходу первыми, пара за парой. Следуя за ними под руку с мистером Хокинсом, я испытала прилив счастья. Сквозь почти прозрачную фату я видела всех своих любимых бывших учениц и коллег-учительниц, которые улыбались и вытягивали шеи, чтобы посмотреть на меня. Милая мать Джонатана, умершая год назад, сидела среди собравшихся, что искренне обрадовало меня и ничуть не показалось странным. Священник стоял у алтаря, украшенного огромными букетами цветов. Джонатан ждал рядом с ним вместе с шафером. Удивительно, но это был Артур Холмвуд, жених Люси, с которым Джонатан встречался только раз. Оба выглядели высокими и щеголеватыми в темно-синих визитках и светло-серых брюках, с аккуратно причесанными волосами и серьезными лицами.

По знаку священника мистер Хокинс передал меня Джонатану. Я взяла его под руку, и мы встали на колени у алтарной преграды. Священник приступил к церемонии. Сперва он быстро заговорил на незнакомом языке, затем внезапно перешел на английский, напомнил о Судном дне, «когда все тайны сердца будут открыты», и спросил, не возражает ли кто-нибудь против нашего союза.

К своему смятению, я услышала знакомый низкий голос:

— Я возражаю.

Собравшиеся хором ахнули. Я обернулась и увидела мистера Вагнера, стоящего в нескольких ярдах от нас посередине прохода.

— Что вы имеете в виду, сэр? — воскликнул Джонатан. — Кто вы такой?

Мистер Вагнер ринулся ко мне и откинул фату.

— Ты не можешь выйти за него, — властно произнес он. — Ты — моя.

Я проснулась, как всегда, рывком, задыхаясь, ошеломленная внезапным переходом из одной яркой реальности в другую. Я дрожала так сильно и настолько перепугалась, что не смогла уснуть ни в ту ночь, ни на следующий день. На вокзал Будапешта я прибыла совершенно обессиленной, так что лишь мельком замечала старинные здания, пока экипаж вез меня из города в окрестные холмы.

Больница Святого Иосифа и Девы Марии оказалась массивной старой постройкой, окруженной обширными угодьями. Мне не сразу удалось изложить свое дело пожилой монахине за стойкой регистрации, не знавшей ни слова по-английски. Наконец она жестами попросила написать мое имя на листке бумаги, исчезла на несколько минут и воротилась с невысокой коренастой сиделкой в накрахмаленном черном одеянии.

Та бросилась ко мне, схватила за руки и с ужасным акцентом воскликнула по-английски:

— Мисс Мюррей! Наконец-то! Я так рада, что вы приехали. Я сестра Агата, которая вам писала. Я получила вашу телеграмму, и мистер Харкер ждет вас.

Она переговорила с администратором на родном наречии — вероятно, распорядилась насчет моего багажа — и поманила меня за собой.

— Меня назначили ухаживать за вашим бедным женихом, потому что я говорю по-английски, — сообщила сестра Агата, ведя меня сквозь тяжелые деревянные двери на широкую каменную лестницу и вверх по двум долгим пролетам. — Моя мать была из Лондона, и я провела там часть детства, отчего питаю естественную склонность к вашим землякам. Мистер Харкер рассказал мне о вас. Он говорил, что вы скоро станете его женой. Могу лишь благословить вас обоих! Этот милый и благородный человек завоевал наши сердца.

— Как он, сестра? — тревожно спросила я, пока мы шли. — Вы писали, что Джонатан испытал некое ужасное потрясение. Он идет на поправку?

— Да, но медленно. Когда больной попал к нам… ах! Он бредил о таких кошмарных вещах, о каких я в жизни не слышала.

— Вы писали, что он упоминал о… волках, демонах и крови. Что именно мой жених говорил в бреду?

Сестра Агата покачала головой, перекрестилась и ответила:

— Бред больного не касается никого, кроме Господа, моя дорогая. Если сиделка что-нибудь услышит во время исполнения своих обязанностей, то должна хранить тайну. Могу сказать одно. Его страхи касались не каких-либо дурных поступков, но невероятных и ужасных вещей, виденных им и находящихся за пределами разумения смертного. Когда он поступил, врач поставил диагноз «лунатизм» и немедленно отправил бы его в сумасшедший дом, если бы я не умолила передумать. Я кое-что увидела в глазах мистера Харкера, услышала в его голосе и поняла: этот человек не сумасшедший. Он просто болен, напуган и нуждается в безопасном тихом месте для отдыха. Врач, благослови его Бог, пришел к тому же выводу, только назвал это воспалением мозга. Потребовалось много недель лечения, но мистер Харкер наконец пришел в себя, по крайней мере в некотором роде.