Драконы - [245]

— Ну, я могла бы придумать несколько способов его использования, — пробормотала я.

— Сразу вспоминаю суп из драконьего плавника.

— Не мочь разглашать, ла, — смеясь, произнесла я, как смогла, на сингапурском английском.

Дракон взревел и рухнул в девственный лес, смертельно раненный, в эффектной оркестровой кульминации. Я видела эту сцену в немом фильме Фрица Ланга[65] «Зигфрид», его показывали у нас в Санта-Крус на занятиях по истории кинематографа. После грохота запели снова.

— Забавная часть, — заметил Боб. — Кстати, знаешь ли ты, что, если приблизиться к умирающему дракону, он должен ответить на твои вопросы… на три вопроса обычно… и ответить правдиво.

— Даже если он умирает тысячу лет? — спросила я.

— Никогда об этом не задумывался, Джанис, — сказал Боб. — Полагаешь, способности дракона вещать истину с годами слабеют?

Несмотря на мои обильные и слезливые излияния в его кабинете, Боб так ни разу и не упомянул о нависшем надо мной дамокловом мече брака. Возможно, он решил поднять эту тему сейчас; возникла одна из тех долгих тягостных пауз, что предвещают дурное. Стремясь отложить откровенную беседу, я ляпнула:

— А если бы у тебя был доступ к дракону… и дракон умирал, и ты бы явился к нему как раз при соответствующих обстоятельствах… о чем бы ты спросил его?

Боб рассмеялся:

— О, у меня много вопросов… так много хочется узнать… столько тайных истин движут Вселенной! Думаю, я нашел бы о чем спросить. А что? Ты припасла для меня дракона?

В Яоварай я вернулась только поздно вечером, в надежде что все уже улеглись спать, но когда я вошла в ресторан (в жилые помещения приходилось подниматься по задней лестнице, расположенной за кухней), то обнаружила отца бодрствующим, сидящим за разделочным столом, в то время как тетушка Лин-Лин и тетушка Жасмин перемешивали в чане куски размягчившегося драконьего плавника. Серную кислоту уже слили, заменив ее на жгуче-пикантную смесь уксуса, женьшеня, чеснока, соевого соуса и спермы подростка, которую мы каждый раз покупаем в Патпонге,[66] платя около сотни батов.[67] Варево жутко воняло, но я знала, что запах развеется, распадется на тончайшие, сладчайшие, горчайшие, вызывающие самые лучшие воспоминания ароматы.

Отец обратился ко мне:

— Наверное, я расстроил тебя, Джанис; понимаю, это было немного внезапно.

— Внезапно! — воскликнула я. — Извини, папа, это было более чем внезапно. Ты вдруг превратился в какого-то старорежимного тирана… а ты ведь не настолько стар. Вознамерился выдать меня замуж — словно решил реализовать ценные бумаги с высокими дивидендами или что-то вроде того.

— В мире экономический спад, если ты еще не заметила. Нам необходимо вливание наличных. Не знаю, сколько еще протянет дракон. Посмотри этот контракт… — Он подвинул ко мне через стол бумагу. На китайском, конечно же, и переполненную цветистыми и юридическими оборотами. — Он не самый молодой из тех, кого я мог подыскать, но кровей абсолютно чистых; он из деревни.

Естественно, из той самой деревни, где жили мои предки; из той деревни, по грязным полям которой уже семь сотен лет не ступала нога никого из членов нашей семьи.

— В каком смысле «не самый молодой», папа?

— Если честно, он несколько стар. Но это и к лучшему, не так ли? То есть он скоро выйдет, если еще не вышел, из того возраста, когда занимаются любовью…

— Папа, я не девственница.

— О, не беспокойся об этом, дорогая; я предчувствовал, что в этой Калифорнии может произойти нечто подобное… мы отправим тебя в Токио на операцию. Говорят, там отлично восстанавливают девственную плеву, она становится как новенькая…

Моя девственная плева меня ничуть не беспокоила. Наверное, сейчас не стоит сообщать отцу, что цветок моей невинности был сорван молодым, разговорчивым, энергичным, мускулистым представителем пышущей здоровьем простодушной американской расы по имени Линда Горовиц.

— Ты выглядишь не слишком взволнованной, дорогая.

— Ну а что, по-твоему, я должна сказать?

Я никогда не повышала на отца голос и не совсем представляла, как это вообще делается.

— Знаешь, я действительно очень серьезно подошел к подбору пары для тебя, попытался найти наименее неприятного субъекта, способного вывести нас из финансового кризиса, — а у этого дом в Ванкувере, он владеет предприятием по продаже компьютеров и не станет требовать от тебя, ну, понимаешь, слишком сложных сексуальных фокусов…

Я угрюмо уставилась в пол.

Отец долго смотрел на меня, потом спросил:

— Ты влюблена, да?

Я не ответила.

Тогда отец грохнул кулаком по столу:

— Эти проклятые похотливые тайцы с их медоточивыми речами и подлыми привычками… он один из них, верно? Моя единственная дочь… а моя жена покоится в могиле вот уже двадцать два года… о, это убивает меня…

— И что, если бы это был таец? Разве у нас не тайские паспорта? Разве не носим мы эти пятнадцатисложные тайские фамилии, купленные твоим дедом у короля? Разве не живем на тайской земле, не варим то, что принадлежит нам по праву рождения, для тайцев, не держим наши заработанные нелегким трудом тысячи батов в тайском банке?

Он дал мне пощечину.

Отец никогда прежде не бил меня. Боль не чувствовалась, я, скорее, была ошеломлена. Боль пришла много позже.