Драконы - [244]

— Беги, кровь, беги! — воскликнула я и принялась стегать дракона хрупкой бумагой.

В этот миг появилась тетушка Лин-Лин, суетливое, крошечное существо во вдовьем одеянии, с криком:

— Ты порвешь свиток, не бей так сильно!

Но кровь уже взревела, заструившись как надо.

— Теперь можешь резать, — кивнула я А-Квоку. — Быстро. Плавник должен мокнуть в маринаде не меньше суток, как бы нам не опоздать.

— О'кей! Нож уже достаточно горяч, ла.

А-Квок отрубил плавник одним ударом, точно императорский палач — голову преступника. Теперь я поняла, почему мой отец нанял его вместо А-Чена, который дал сбить себя с толку, перенял образ жизни тайцев — докатился даже до участия в демократических митингах девяносто второго, — как будто нам есть хоть какое-то дело до тайской политики.

Тетушка Лин-Лин уже приготовила чан с маринадом. А-Квок резал стремительно и равномерно, швыряя куски драконьего плавника в пузырящуюся жидкость. Драконий плавник приходится долго вымачивать в воде, чтобы размягчить его и сделать пригодным для еды. Боб Холидей гадал о составе маринада. Насчет чеснока и чили он не ошибся, но, наверное, было бы неразумно говорить ему о серной кислоте.

И тут вошел отец.

— Свиток, свиток… — в смятении бормотал он, затем заметил пергамент у меня в руках и выхватил его.

— Еще неделю протянем, — сказала я, следуя за ним из кухни в ресторан.

Моя очередная тетушка, чахлая Жасмин, пересчитывала гору денег, проверяя результат на счетах и записывая итоги в бухгалтерскую книгу в кожаном переплете.

Отец положил свиток на место, затем посмотрел мне прямо в глаза — что за всю мою взрослую жизнь случалось раз или два — и, почесав бороду, произнес:

— Я нашел тебе мужа.

Вот тут-то и грянул гром.

Я не знала, можно ли и нужно ли мне отвечать сейчас… честно говоря, заявление взволновало меня настолько, что мне просто нечего было сказать. Я некоторым образом должна была ожидать этого, но отчего-то… возможно, из-за времени, проведенного в Санта-Крус… до меня просто не доходило, что мой отец может оказаться настолько… настолько… старомодным в подобных вопросах. Господи, я словно попала в какой-то роман Эми Тан.[60]

Вот как я оказалась в кабинете Боба Холидея в «Бангкок пост», плачась ему в жилетку, не думая о приличиях и хороших манерах. Боб, эмпат от природы, не мешал мне жаловаться и рыдать; он послал мальчишку за дымящейся лапшой в банановых листьях и ледяным кофе в одноразовых стаканчиках. Надо признаться, в моей болтовне было немного смысла.

— Отец живет в девятнадцатом веке… а то и раньше, — говорила я. — Он вообще не должен был выпускать меня из дому… из ресторана. В тот же Санта-Крус! Погоди, я еще скажу ему, что уже не девственница. Цена резко упадет, и сделка не состоится. Он сводит меня с ума. Ладно, он послал меня в Америку, но не позволял мне показаться даже в Сайлом-комплексе, в двух милях от дому, без сопровождения. У меня нет своей жизни! Нет, есть две полужизни: половинка — американской студентки, половинка — китайской хозяйки дракона. Я как два получеловека, из которых никогда не сложится целого. И здесь Таиланд, не Америка и не Китай. Более чуждого окружения не придумаешь!

Позже, поскольку я не желала возвращаться домой изучать подробности грозящего мне мерзкого брачного контракта, мы с Бобом поехали к нему на тук-туке.[61] Моторизованный рикша ловко маневрировал по переполненным улицам и узким проулкам, и опять — как часто бывало, когда я с Бобом, — я обнаружила, что мы оказались в никогда не виденном мною прежде районе Бангкока, густо заросшем сорной травой и дикими банановыми побегами; «джунгли» резко закончились, и перед нами предстал одинокий слон, покачивающийся взад и вперед, которого окатывал водой деревенский паренек в рваном переднике — вот и все, что было на мальчишке из одежды.

— Ты уже, наверное, привыкла к трущобам, — сказал Боб, — я ведь таскал тебя по многим таким местам.

В квартире Боба седой слуга подал нам поразительно острое казн киеу ваан,[62] и должна признать, что, хотя обычно я не переношу тайскую кухню, жар этого сладкого зеленого карри восхитил меня. Мы слушали Вагнера. У Боба потрясающая, невообразимая коллекция дисков. У него двенадцать записей моцартовской «Волшебной флейты», но всего три «Кольца нибелунга» Вагнера — втрое больше, чем у большинства известных мне людей.

— Просто слушай это! — сказал он мне.

Я не большой поклонник оперы, но звуки, несущиеся из колонок проигрывателя Боба, показались мне странно знакомыми… Да это же глухое эхо, которое я слышала днем, низкий и далекий грохот драконьего сердца!

— Что это? — спросила я.

— О, это сцена, где Зигфрид убивает дракона, — ответил Боб. — Знаешь, это запись Шолти,[63] та, где голос дракона усилен электроникой. Не уверен, что она мне нравится.

А у меня по спине сновали мурашки.

— Забавная история, — продолжил Боб. — При первой постановке, в тысяча восемьсот шестидесятом… предполагалось участие специально сделанного в Англии дракона — из небольших сегментов. К премьере детали должны были доставить кораблем в Байрейт,[64] но шея по ошибке отправилась в Бейрут. Так дракон и остался навсегда без шеи. А представь тех людей в Бейруте, которые вскрыли ящик! Что делать с куском дракона, без головы и тела?