Драконы Перна - [7]

— Новости распространяются быстро, — усмехнулся Ф'нор, приветливо кивнув спешившему куда-то ремесленнику в халате пекаря; тот невнятно пробормотал приветствие. — Не видно ни одной женщины.

Ф'нор был прав. В этот час женщины должны были заполнять улицы холда — спешить к складам за припасами, торопиться к реке, чтобы не потерять ни минуты ясного теплого дня, такого подходящего для стирки, или идти к фермам, на полевые работы. Но ни одна фигура, одетая в платье, так и не попалась всадникам на глаза.

— Мы привыкли к вниманию женщин. Нас это избаловало, — философски заметил Ф'нор.

— Давай вначале заглянем в ткацкую мастерскую. Если я правильно помню…

— Не сомневаюсь, что память и на сей раз не изменяет тебе, — снова усмехнулся Ф'нор. Он не придавал большого значения их кровному родству, но вел себя с Ф'ларом более свободно, чем с прочими обитателями Вейра, включая и других бронзовых всадников. В этом тесном сообществе равных Ф'лар слыл замкнутым человеком. Однако ему охотно подчинялись, хотя он поддерживал в своем крыле строгую дисциплину. Его крыло первенствовало в Играх, его всадники никогда не исчезали при пересечении Промежутка, звери крыла никогда не болели. Как правило, всадника, оставшегося без дракона, изгоняли из Вейра.

— Насколько я помню, — повторил Ф'лар, — Л'тол поселился в одном из холдов Плоскогорья.

— Л'тол?

— Да, бронзовый всадник из крыла С'лела. Вспомни.

Во время Весенних Игр неудачный маневр в воздухе подставил Л'тола и его зверя под огненный поток, извергнутый драконом С'лела. Л'тол сорвался с шеи своего дракона, когда тот пытался увернуться от огня. Один из всадников крыла ринулся вниз и успел подхватить Л'тола, но его дракон, обгоревший, сломавший крыло, не выжил после удара и отравления парами фосфина.

— Да, Л'тол может помочь нам, — согласился Ф'нор, и оба всадника направились к бронзовым дверям ткацкой мастерской. Они задержались на пороге, приноравливаясь к тусклому освещению зала. Стены были усеяны светильниками, гроздьями нависавшими над большими ткацкими станками, на которых искусные мастера ткали прекрасные гобелены и яркие полотна.

Здесь царила атмосфера целеустремленного молчаливого усердия.

Еще до того, как глаза всадников привыкли к полумраку, к ним подошел невысокий человек, вполголоса приветствовал их и пригласил следовать за ним.

Он провел всадников в маленькое помещение, располагавшееся справа от зала и отделенное занавесью. Там человек повернулся к ним, подставив лицо под ровное сияние фосфорных светильников. Что-то неуловимо знакомое выдавало в нем бывшего обитателя Вейра; его лицо покрывали морщины, щеку бороздили шрамы от старых ожогов. Он постоянно моргал, и глаза его были полны тоской.

— Теперь меня зовут Лайтол, — произнес человек хриплым голосом.

Ф'лар печально кивнул.

— Ты, наверное, Ф'лар, — сказал Лайтол, — а ты — Ф'нор. Вы оба похожи на своего отца.

Ф'лар снова наклонил голову.

Лайтол судорожно сглотнул. Лицо его подергивалось, словно встреча с обитателем Вейра была нелегкой для изгнанника. Он попытался выдавить улыбку.

— Драконы в небе! Новости летят быстрее Нитей.

— Неморт'а отложила золотое яйцо.

— Йора умерла? — с волнением спросил Лайтол, и лицо его на мгновение перестало нервно подергиваться. — А Неморт'а? Кто догнал ее? Хат'?

Ф'лар кивнул.

Горькая гримаса появилась на лице изгнанника.

— Снова Р'гул, да?

Он уставился в стенку невидящим взглядом, веки его застыли, но щека и висок опять задергались. Потом Лайтол повернулся:

— Вам досталось Плоскогорье? Все Плоскогорье? — спросил он, сделав ударение на слове «все».

— Да, — кратко подтвердил Ф'лар.

— Вы видели женщин Фэкса, — в словах Лайтола слышалось отвращение. Он не спрашивал, он только констатировал очевидный факт. Помолчав, он добавил: — Так вот, лучших нет на всем Плоскогорье.

В голосе звучала высшая степень презрения. Лайтол присел на массивный стол, занимавший почти половину крохотной комнатки; руки его с такой силой сжали широкий ремень, стягивающий свободную тунику, что толстая кожа сложилась вдвое.

— Похоже, ваши надежды не оправдались, не так ли? — продолжал Лайтол.

Он говорил слишком много и слишком быстро. В устах другого, менее значительного человека, эти слова прозвучали бы оскорбительно. Но его болтливость была, очевидно, следствием ужасающего одиночества, в котором жил изгнанник. Он задавал торопливые вопросы и сам же отвечал на них, словно стремился утолить ненасытную жажду общения с людьми своего круга. Однако он давал всадникам ту информацию, в которой они больше всего нуждались.

— Фэкс любит женщин покорных, с пышным телом, — продолжал бормотать Лайтол. — Он сломил даже леди Гемму. Все было бы иначе, если бы он нуждался в поддержке ее семьи, да, совсем иначе. А так — он заставляет ее рожать раз за разом и рассчитывает, что когда-нибудь роды убьют ее. Он своего добьется. Так оно и будет. — Лайтол разразился неприятным сухим смехом. — Когда Фэкс пришел к власти, все благоразумные люди отослали своих дочерей подальше с Плоскогорья или изуродовали их.

Он замолчал; мрачные, горькие воспоминания отражались на его лице, глаза сузились от ненависти.