Драконы грома - [68]

Так вот (здесь я обрываю перечисления и даю информацию), все это, простодушно принимаемое нами за слоновую кость, строго говоря, ею никак не является. Это всего лишь слоновый рог. Настоящая же кость желта и красна до кирпичной рудости молотого красного перца. Она извлекается из внутреннего слоя, обильно пронизанного сосудиками. Изготовленные из настоящей слоновой кости предметы стоят намного дороже.

Если где-нибудь в Бангкоке или Сингапуре вам встретится в лавке сувениров окрашенная в буддийские желто-оранжевые тона кость, то в девяносто девяти случаев из ста это будет пластмасса. Подлинные же фигурки продаются лишь в фешенебельных ювелирных магазинах и роскошных отелях «Обероя». Подобно драгоценным камням, они взвешиваются на весах. Мастерство резчика играет, как всегда, второстепенную роль. Лишь древность может прибавить изделию цену.

Я был свидетелем того, как таможенный чиновник пытался помешать одному западному туристу вывезти фигурку пляшущего скелета. Кость, из которой она была вырезана, напоминала застывшее пламя. Сотканный из огненных прядей всевозможных оттенков: от бледно-лимонного до золотисто-вишневого, как озеро на закате, — хранитель могил танцевал на пылающей земле, улыбчиво оскаля челюсти. Я приблизительно догадывался, откуда можно украсть эту уникальную буддийскую аллегорию, но даже не подозревал, что ее можно купить. Судя по патине и нефритовой прозрачности материала, ей было по меньшей мере пятьсот лет. На Западе, где искусство Востока все больше входит в моду, она могла быть оценена в сто и более тысяч долларов.

— Мне кажется, это очень древняя вещь, сэр, — таможенник огорченно поцокал языком. — И на нее распространяется указ об охране национального достояния.

— Сомневаюсь, — покачал головой респектабельный джентльмен и полез за бумажником. — Вот, пожалуйста, — он вынул магазинный ярлык со штампом об уплате пошлины на вывоз.

— О’кей, — вздохнул чиновник в синем тюрбане сикха. — Проходите, — бросил он, глядя в сторону.

— За сколько он приобрел этого читипати? — поинтересовался я, когда подошла моя очередь занять место у таможенной стойки.

— Тридцать пять тысяч рупий. Сумасшедшие деньги!

Я промолчал. Названная таможенником сумма едва ли составляла двадцатую часть истинной стоимости, если таковая может быть у произведений поистине уникальных.

С удовлетворением прочитал я недавно в газетах, что индийское правительство приняло законодательные меры для пресечения такой «легальной» контрабанды, подобно тому, как ранее оно объявило войну контрабанде тайной. И еще я узнал, что украденная в одном из храмов метровая статуя Шивы Натараджи возвращена на родину. Несмотря на то, что была куплена в частные руки за полтора миллиона долларов.

И все же мне до сих пор жаль, что тот огненный скелет, как и тысячи других бесценных уникумов, навсегда пропал для Индии. Не ждет ли его печальная участь легендарного Павлиньего трона?

Я брожу по сглаженным до металлического блеска каменным плитам Лал-Килы — Красного форта. Сухие дикие травы шуршат под ветром у крепостных стен. Вишневым накалом наливается в закатных лучах красный песчаник. Эхо шагов замирает в бесконечных галереях Могольского дворца. Почти физически ощущаешь легкое дуновение той странной печали, которая нисходит на человека в покинутых городах. Здесь нет философических раздумий о бренности всего земного, которые, не задевая сердца, мимолетно приходят на ум, когда вы случайно натыкаетесь на поросшие колючкой развалины среди пустыни. Ни сассанидский мавзолей, ни вечереющее небо над самаркандским Афросиабом в час вылета летучих мышей не пробудят тех потаенных струн, что отзываются протяжным стоном в айванах и арках могольских дворцов. Светлая грусть, отуманившая меня в Лал-Киле, была предвестием смятения. Лишь некоторое время спустя, уже в Агре, отмеченной трагическим гением Акбара, мне будет дано испить до дна темную воду из колодца веков.

Павлиний трон был сработан по воле того самого шаха Джахана, который построил старый Дели. Снедавшая каждого из моголов мечта о невозможном подсказала Джахану образ золотого трона, равного которому не было на земле. Искуснейшие ювелиры Востока собрались в сокровищнице Джахана, чтобы в присутствии шаха подобрать драгоценные камни для отделки. Голкондские бриллианты, сиамские рубины, сапфиры кашмирских гор, темные изумруды с острова Цейлон, аравийский жемчуг и памирский лазурит — отборнейшие из самоцветов полумира пошли на инкрустацию шахского кресла. Но самые уникальные драгоценности должны были украсить его навершие, задуманное в виде веерного хвоста царственной птицы. Ювелиры подбирали камешек к камешку, чтобы усилить и оттенить мельчайшие оттенки игры: цвета закатов и новолуния, переливов морской воды и сумерек неба. Бадахшанский лазурит и сапфиры засияли лоснящейся синевой «глазков», зеленое золото и изумруды оттенили бархатистость «перьев», а электро, жемчуг и бирюза придали им сказочный перелив. Чудесную иллюзию живой трепетности породило мерцание бесценных бриллиантов голубой и зеленой воды.

Когда беспримерный труд был благополучно завершен, трон на белом слоне провезли по улицам Дели. Молва о новом чуде света разнеслась по всем концам подлунного мира.