«Распалась связь времен…» Как это удивительно сказано в шекспировском «Гамлете». Два мира могут совершенно обособленно пребывать бок о бок в едином пространстве только потому, что прервалась или безнадежно запуталась некогда скреплявшая их связь времен. Из Бангкока наш путь лежал в Малайзию, страну, во многом отличную от Таиланда, с иной историей и судьбой.
В Юго-Восточной Азии широко распространена эмблема «ян-инь»: круг, разделенный волнистой линией на красное и белое поля. Считается, что она воплощает абсолютные противоположности мироздания: добро и зло, свет и тьму, правое и левое. Но недаром гласит пословица, что «нет худа без добра». В точном соответствии с житейской мудростью на белой половине эмблемы рдеет красная точка, на красной крохотным островком светится белая. Как символ надежды на то, что даже в самой тупиковой ситуации может найтись неожиданный выход. С развитием современной, привычной нам цивилизации древняя мудрость забылась. Вещие знаки стали в глазах людей лишь элементами орнамента. Только хироманты да бродячие заклинатели помнят истинное значение магических иероглифов. Но и они навряд ли постигают философскую глубину отвлеченных категорий, давших впоследствии пищу для размышлений диалектикам древнего мира. На основе идеи о противоположностях выросло и представление о всеобщей взаимосвязи. Как отмечает в своей последней книге «Запад и Восток» академик Н. И. Конрад, «представление о такой связи получило выражение в „восьми триграммах“ „И-цзина“, устанавливавших основные элементы природы — элементы бытия: небо, низина, огонь, гром, ветер, вода, гора, земля. На основе этих восьми триграмм были выработаны 64 гексаграммы, показывающие сочетание основных элементов и переход их друг в друга, то есть рисующие картину всеобщей связи явлений природы. Эту же идею в греческой философии сформулировал Гераклит, заявивший, что все переходит друг в друга: день — в ночь, холод — в тепло, зима — в лето, голод — в сытость. Та же идея всеобщей связи явлений распространилась и на человеческий мир».
В Змеином храме на малайзийском острове Пенанг эмблема двойственности явно намекала на то, что даже философский буддизм может спокойно уживаться с самым грубым суеверием и балаганными фокусами. Это становилось ясным при первом же взгляде на алтарь, где рядом с бронзовым изваянием владыки западного рая Амитабхи беззастенчиво дремали одуревшие от дыма сандаловых свечек змеи-куроеды. Страшные с виду, но абсолютно безвредные для человека, они стали главной приманкой для белых паломников из Америки, Австралии и Европы, жертвующих немалые средства на храм, в котором якобы сами собой излечиваются сорок девять болезней. Местные жители — китайцы и малайцы — приходили сюда поразвлечься. Словно в цирк или зоопарк. Заокеанские туристы щедро дарили чеки в надежде на чудо. Как тут не вспомнить «Плоды просвещения» Толстого? Впрочем, под многоярусной кровлей, осененной знаком «ян-инь», противоречия бытия носили несколько камерный характер. Хижина на сваях посреди зловонного клонга и ультрасовременный небоскреб с садом на крыше олицетворяли более резкий контраст.
Мне посчастливилось пересечь Малайзию по всем направлениям: от Пенанга до Кота Бару, от границы Таиланда до ведущей к Сингапуру дамбы в Джохорском проливе. В масштабах страны исконные ее полярности выходили далеко за границы очерченного некогда двухцветного круга, обретая четко выраженный социально-экономический подтекст.
Малайская федерация, состоящая из 13 штатов (бывшие султанаты Перлис, Кедах, Перак, Селангор, Негри-Сембилан, Келантан, Тренгану, Паханг, Джохор; сеттельменты Пенанг и Малакка и расположенные на о. Калимантан Саравак и Сабах — бывшие территории Британского Борнео), по праву может считаться уникальным государственным образованием. Достаточно сказать, что она являет собой единственный пример выборной монархии: верховного правителя избирают каждые пять лет из числа глав основных штатов. Не удивительно поэтому, что характерные для многих развивающихся стран проблемы порой обретают здесь весьма специфические оттенки. Этому способствует и этническая пестрота населения, приблизительно половину которого составляют собственно малайцы. Остальная часть приходится на долю китайцев, индийцев, индонезийцев, а также древних аборигенов полуострова, живущих в горных джунглях семангов, сеноев и джакунов. Еще более сложной предстает религиозная мозаика страны. Несмотря на то, что государственной религией считается ислам, Малайя и прилегающие к ней острова поражают разнообразием пагод и буддийских монастырей, конфуцианских кумирен и святилищ огнепоклонников-парсов, храмов, где справляют обряды индуисты и сикхи.
Сюда же следует причислить и анимистов, которые поклоняются духам в чащах заповедных лесов. Мне приходилось встречать в джунглях устрашающие изображения пучеглазого божка Перумана, Хозяина Кондока, убранных кабаньими клыками и окровавленными перьями грозных духов Пеку и Кланг Куэта, украшенную подвешенными черепами деревянную птицу-носорог. Не берусь судить о том, над чем персонально властвуют эти изрезанные ритуальной татуировкой изваяния. Некоторые названия, записанные мной со слов людей леса, я даже не нашел потом в самых полных сводах, составленных Британским музеем. Конечно, заезжему человеку это может показаться экзотическим курьезом, не более. В местных же условиях нельзя сбрасывать со счетов даже таких вот неведомых миру идолов.