Дракон должен умереть. Книга III - [29]

Процессия вошла в храм и поднялась на возвышение у алтаря. Солнце стояло в зените — свет от главной, большой линзы падал ровно в центр каменного круга, в котором были разложены горные травы.

Коронация началась.

***

Джоан шла к храму в странном полузабытье. Было сложно поверить в то, что все это происходит на самом деле. Да, она прекрасно понимала, что уже давно королева, и этот день ничего не изменит, лишь подтвердит давно свершившееся — и все же ее сковывал страх. И с каждым шагом, пройденным мимо склонивших голову дворян, с каждой ступенью, ведущей к алтарю, этот страх становился все сильнее.

Джоан преклонила колени перед Уинсборном, старшим из лордов страны. Тот опустил на ее голову корону, накинул на плечи тяжелую мантию, произнес над ней положенные слова — она знала, что теперь должна встать и повернуться ко всем. Страх внутри разросся до размеров громадной ледяной глыбы. Когда Джоан поднялась на ноги, послышались приветственные возгласы, стройный хор, восхвалявший королеву.

Она обернулась к толпе — и замерла. Все стихло. Сотни лиц смотрели на нее. Тысячи людей ждали на площади снаружи. Тишина огромного храма навалилась на нее неподъемной скалой, и Джоан чуть не упала.

Она была совершенно одна. Должна была быть совершенно одна — корона на ее голове не могла принадлежать кому-либо еще, мантия не могла лечь на другие плечи. И она должна была нести их.

Одна.

Тишина продолжала давить, и Джоан попыталась сделать первый шаг к ступеням, слишком поздно замечая…

…как лестница превращается в горные уступы…

…как свод храма начинает тонуть в тяжелом предгрозовом небе, как толпа внизу становится застывшим перед штормом морем…

Кто-то сдавил ее локоть, так сильно, что она едва не вскрикнула от боли. Хотела обернуться — но Генри быстро зашептал:

— Соберись. Ты должна идти вперед — и я не могу идти с тобой. Не могу тебя держать. Ты должна идти сама.

Она слабо кивнула, невидящим взглядом уставившись вперед.

— Я досчитаю до трех — и ты пойдешь. А я пойду следом, мы все пойдем следом.

— Если я не справлюсь, — пробормотала она, опуская взгляд в пол, — поймаешь меня?

— Да.

Она снова кивнула — но страх внутри стал таять, исчезать в тепле и ясности его простого ответа.

— Давай, — прошептал он. — Раз… Два… Три!

И толкнул ее под локоть, вперед, к ступеням.

И она пошла.

Спустилась вниз, ступила в широкий проход. Море лиц смотрело на нее, грозовое небо сводов хмурилось и кипело — а она шла и шла, и колокол, возвещавший толпе снаружи о завершении коронации, отбивал в голове:

— Да, да, да…

***

После коронации все разошлись по своим покоям — отдохнуть и переодеться перед торжественным приемом, а Генри, к тому же, намеревался еще и перекусить.

— Зачем? — недоумевал Ленни. — Это же прием. Или королевская казна экономит, и кормить вас там не будут?

— Ленни, запомни раз и навсегда — на такие торжества нельзя ходить голодным. Иначе проведешь весь вечер в тщетных попытках поесть, ненавидя всякого, кто пытается завязать с тобой беседу.

— Обязательно запомню, — серьезно кивнул Ленни. — В следующий раз, когда меня пригласят на прием по случаю коронации, именно так и поступлю.

Генри рассмеялся.

Но нормально поесть ему так и не удалось. Генри только успел отрезать себе холодной буженины — когда пришел паж с приказом королевы явиться в ее кабинет. Генри торопливо проглотил несколько кусков, запив глотком вина прямо из кувшина, — и начал одеваться. Понадобилась помощь Ленни — у парадного дуплета было немыслимое количество застежек и шнуровок, и очень скоро у Генри возникло острое желание отрезать их все. Кафтан, который он носил обычно, прекрасно держался тремя пряжками и ремнем.

Наконец Ленни удовлетворенно сказал «готово», и Генри вышел в прохладный коридор. Здесь было тихо — замок будто замер в предвкушении. Из-за прикрытых дверей были слышны приглушенные голоса, да время от времени проходил в спешке чей-нибудь слуга.

Когда Генри пришел в королевский кабинет, там никого не было, лишь на столе горело несколько свечей. Генри грустно вздохнул и опустился в кресло, стараясь не думать о том, сколько всего он мог бы успеть съесть. Время шло, свечи догорали, Генри все сильнее злился и все сильнее старался свою злость подавить. Наконец дверь в личные покои королевы распахнулась, и оттуда вышло несколько молодых фрейлин. Генри ни одну из них не знал по имени — предыдущее поколение фрейлин успело вырасти и выйти замуж, а с новым у него не было времени познакомиться. Генри встал. Фрейлины присели в реверансе. Пышные юбки тихо зашуршали.

— Королева сейчас выйдет, — сообщила одна из девушек. Генри кивнул, и фрейлины чинно удалились.

Он смотрел на дрожащее пламя свечи и думал о том, что раньше не упустил бы возможности познакомиться хотя бы с одной из этих девушек, а то и со всеми сразу.

«Старею, наверное», — заключил Генри равнодушно, и тут дверь в покои отворилась снова.

— Прости, что заставила тебя ждать, — раздался голос Джоан. — Я не предполагала, что на то, чтобы одеться, нужно столько времени.

Генри усмехнулся и обернулся.

Лиловое платье мерцало и переливалось — бархатные полосы перемежались с атласными, и серебряные нити блестели между ними. На лифе полосы становились уже, а блеск нитей усиливался сверканием аметистов. Вырез платья не открывал плечи, но зато подчеркивал длинную шею и четкую линию ключиц. Стоячий воротник обрамлял высокую прическу, которую венчала изящная диадема, искрящаяся сапфирами и брильянтами.