Драгоценность в черепе - [22]

Ночью он почему-то проснулся и, не совсем осознавая, что делает, вылез из постели и выглянул в окно. Ему показалось, что в лунном свете он увидел темную фигуру всадника. Это был воин, с ног до головы закованный в доспехи; опущенное забрало шлема закрывало его лицо. Хокмун был уверен, что заметил блеск золота и что-то черное на латах незнакомца. Затем воин повернул коня и исчез.

Чувствуя, что это неспроста, Хокмун вернулся в постель. Он снова уснул, так же крепко, как и прежде, а утром никак не мог решить, приснился ему воин или нет. Со времени своего пленения Хокмун ни разу не видел снов. Какие-то слабые ростки любопытства заставили его слегка задуматься, пока он одевался, но он быстро все забыл и, спустившись в главный зал трактира, попросил завтрак.

Хокмун добрался до Пари только к вечеру. Хрустальный город, выстроенный из чистейшего кварца, был залит светом, и кругом стоял звон стеклянных украшений, которыми жители Пари щедро увешивали свои дома, городские здания и памятники. Город был настолько красив, что даже военачальники Темной Империи не осмелились тронуть его, предпочтя быстрому разрушительному штурму многомесячную осаду.

Но следы оккупации были заметны повсюду, начиная с важно расхаживающих по улицам воинов и страха, застывшего на лицах местных жителей, и заканчивая боевыми знаменами, что развевались на домах, принадлежавших когда-то важным вельможам Пари. Сейчас здесь были флаги Йорика Нанкенсена, магистра Ордена Мухи; Адаза Промпа, магистра Ордена Собаки; Мигеля Хольста, эрцгерцога Лондры, и Азровака Микосеваара, наемника из Московии, командира Легиона Стервятников, предателя и убийцы, служившего Гранбретании, еще когда планы завоевания Европы были только на бумаге. Этот сумасшедший московит был под стать своим хозяевам. Знаменитое знамя наемника, с вышитым на нем алыми шелковыми нитями лозунгом «Смерть во имя Жизни» вселяло ужас в сердца его врагов. Хокмун решил, что Азровак Микосеваар, должно быть, отдыхает сейчас в Хрустальном городе. Трупы притягивали московита, как розы — пчел, и он всегда старался быть в гуще сражения.

Солнечный закат, казалось, залил городские улицы кровью, и Хокмун, слишком утомленный для того, чтобы продолжать путь, вынужден был остановиться в гостинице, о которой говорил ему Мелиадус, и заночевать там. Проснулся он к полудню и, позавтракав, отправился дальше. Ему оставалось преодолеть еще больше половины пути.

За городом Лионс наступление Империи было приостановлено, но сама дорога туда казалась дорогой в ад. По ее обочинам стояли виселицы и деревянные кресты, на которых висели мужчины и женщины, дети и даже, вероятно для забавы — домашние животные: кошки, собаки, кролики. Можно было видеть людей, целыми семьями (от крошечного младенца до дряхлого старика) распятых на стоящих в ряд крестах.

Лошадь Хокмуна едва тащилась по Лионской дороге, и запах гниения жег герцогу ноздри и мутил рассудок. Огонь спалил города и деревни и превратил поля и леса в пепелища. Тяжел стал воздух от гари и пепла. Уделом выживших в этом кошмаре людей, несмотря на их прежние заслуги и звания, стало нищенство. Правда, для молодых женщин еще оставалась возможность сделаться шлюхами, а мужчины могли, униженно стоя на коленях, принести клятву на верность Королю-Императору.

Как чуть раньше любопытство, так сейчас слабое чувство отвращения зашевелилось в душе Хокмуна. В маске Волка он ехал к Лионсу. Никто не останавливал его, и никто его ни о чем не спрашивал. Солдаты, служившие в Ордене Волка, воевали, в основном, на севере, и поэтому Хокмун чувствовал себя более или менее спокойно, не опасаясь, что какой-нибудь его «собрат» обратится к нему на тайном языке Ордена.

Дорога за Лионсом патрулировалась отрядами гранбретанцев, и Хокмун, решив не рисковать, свернул с нее в поле. Он убрал маску в одну из опустевших седельных сумок и стремительно поскакал вперед. Он находился сейчас на свободной земле, и воздух был удивительно душист и свеж. Но все же в самой атмосфере уже чувствовался затаенный страх — страх перед будущим.

В городе Валенсе, жители которого готовились дать отпор войскам Темной Империи, многословно обсуждая стратегию и строя иллюзии, Хокмун получил возможность проверить, насколько достоверно звучит его рассказ.

— Я — Дориан Хокмун из Кельна, — сказал он капитану, когда его привели в переполненный трактир.

Капитан, поставив ногу на большую деревянную скамью, пристально рассматривал его.

— Герцог Кельнский попал в плен к гранбретанцам и должен быть уже давно мертв, — сказал он. — Я думаю, что ты — шпион.

Хокмун особо не возражал. Он рассказал историю, придуманную Мелиадусом, описав свой плен и то, как ему удалось бежать, и странный тон его голоса убедил капитана в правдивости рассказа больше, чем сама история. Затем сквозь толпу, выкрикивая имя Хокмуна, пробрался какой-то мужчина в изорванной кольчуге. Обернувшись, Хокмун узнал эмблему на плаще воина. Это был герб Кельна. Похоже, этот солдат оказался одним из тех немногих, кому удалось уцелеть в сражении под Кельном. Мужчина рассказал капитану и всем собравшимся о Хокмуне, особенно останавливаясь на храбрости и мастерстве герцога, и Дориан Хокмун в тот вечер в Валенсе был провозглашен героем.