Драгоценная ты - [86]

Не хватает воздуха. Я узнала нечто ужасное, и мир словно поменял цвет. Раньше меня окружала серая муть. Теперь повсюду, куда ни кинешь взгляд, сплошная чернота.

Долгожданный разговор по душам — от сердца на бумагу, от бумаги — в сердце.

Вот отрывок, написанный в «Роузвуде»:

«Что со мной не так? Почему меня гонят? Снова отсылают из дома. Просто я неправильная и никому такая не нужна. Сердце ноет: ну вот опять. Оно уже свыклось с чувством отверженности».

Из написанного обо мне обидней всего это:

«Она должна хорошенько осознать, что все потеряла, — тогда я нанесу последний удар. Тогда она узнает, сколько боли причинила, поймет, за что наказана».

Ведь могло быть иначе… Ты. Значит, она — это ты. Кто еще захотел бы меня уничтожить? Ты нуждалась во мне. Всю жизнь нуждалась, а меня рядом не было. Вот и разгадка.

Я давно хотела написать эпилог к «Кормушке для ягнят». Окончание истории, о котором я предпочла умолчать. Напишу сейчас: вдруг ты меня услышишь?

Эпилог

Кормушка для ягнят

Ближайшие соседи в нескольких милях. Репортера я отправила восвояси девять месяцев назад. Я одна. Совершенно одна. От чудовищной боли я то выгибаюсь, то корчусь, а гигантский змей жалит меня изнутри снова и снова. Овцы особо не мучились родами. Поэтому я решила, что легче родить, чем избавиться. И ошиблась. Сколько всего я не знала о жизни.

Боль терзала каждую клеточку моего тела. Младенец — ты, Лили, — завис между двумя мирами, отказывался выходить. Мне казалось, я сломаю спину или меня разорвет на части. Последнее нечеловеческое усилие — и я вытолкнула тебя наружу. Ты была скользкая, совсем как новорожденный ягненок. Я еле успела тебя поймать и чуть не выронила. Но удержала.

Ты закричала, широко раскрыв беззубый рот, трясясь от гнева. Истекая кровью, я завернула тебя в полотенце и сунула в рот заготовленную заранее бутылочку. Ты была крохотная, голодная, беззащитная. Я представила собственное рождение. Как холодно и жестко, должно быть, встретила меня мать. Я рыдала и истекала кровью одновременно.

Больше никогда — решила я. Разве человек, о котором никто никогда не заботился, в состоянии позаботиться о ребенке?

Скорей бы приехал социальный работник и забрал тебя — так будет лучше нам обеим! Я не хотела, чтобы твои сонные глазки и пухлые щечки отпечатались в памяти. Головка пахла так сладко, так вкусно, грудь набухла молоком. Мне очень хотелось покормить тебя, Лили…

Ради выживания мне надо все забыть, начисто стереть из памяти. Свобода досталась мне слишком дорого, чтобы жертвовать ею ради ребенка. Ребенку было бы хуже. Уберегая себя от лишних страданий, я старалась не думать о тебе, не привыкать.

Драгоценная ты моя Лили. Теперь понятно, почему наши сердца бились в унисон, почему мы дышали в такт. Мы были одним целым, и ты покарала меня за предательство. Я понимаю. Я и сама когда-то наказала мать. А ведь могло бы быть иначе… Не обязательно друг друга уничтожать.

Представь только: мы с Иэном гуляем по парку холодным мартовским днем. День накануне нашей встречи, когда ты шла за нами до Черч-стрит и строила план захвата. Мы с Иэном болтаем, пьем кофе — из пластиковых стаканчиков уютно поднимается пар. Глядя на нас, можно подумать, что мы не знали горя. Но это далеко не так.

За моей спиной раздается голос. Ты говоришь:

— Прошу прощения…

— Да? — оборачиваюсь я.

— Меня зовут Лили Фретвел.

— Здравствуйте.

— Мы с вами… можно сказать… знакомы…

— Простите, не уверена.

— Даже не знаю, как начать… Это было давно. Я никого вам не напоминаю? — Я отрицательно мотаю головой. — В восемнадцать лет вы… родили девочку. Это я. Лили. Вы написали в отказных документах, что не хотите встречаться. Но я подумала… Вы ведь пишете, правда? Я тоже пишу, точнее, учусь. И я подумала, вдруг мы можем…

Я хватаюсь за твою руку, чтобы не упасть. Мы садимся на скамейку.

— Простите, я вас огорошила… — говоришь ты.

— Да уж… Но я рада! Боже! Вылитая я в молодости!

Да, я бы воскликнула: «Вылитая я в молодости!» — а потом добавила бы: — Странно, ты совсем взрослая… Хотя чему удивляться… Что нам теперь делать?..

— Не знаю, — ответила бы ты.

— И я…

— А я — и подавно! — вмешался бы Иэн.

Иэн из идеального мира, где я бы не беспокоилась, что он уйдет к тебе.

— Познакомься, это Иэн.

Так бы все и началось. И мне не пришлось бы смотреть, как ты делаешь ребенка с моим Иэном под яблоней в запущенном саду чужого дома.

Я вою одна, в пустой комнате.

Милая, мы могли бы помочь друг другу забыть темное прошлое, могли бы стать друг другу защитой. Но ты решила забрать Иэна, ты вынудила меня оборвать твою жизнь. Твою и твоей девочки.

Это была девочка…

Ты не успела узнать, что ждешь дочку, а я видела ее вчера во сне.

…Я снова иду через поле. Выгляжу, как сейчас: рыже-седые корни отрастают под черной краской, а ноги по-прежнему тощие, детские. Дохожу до калитки. Меня уже не останавливают боль и кровоточащие руки. Иду дальше по красно-черной земле и вижу перевернутый квадроцикл. Под ним мать, в точности как в моей памяти. А еще — ты и твоя дочка, наша малышка. Вы словно завязаны в узел, переплетены поломанными и странно скрученными конечностями.