Dracula A D 1972 - [3]

лето пердеть перестало..."

Из подъезда, освещенного лампочкой, не тронутой суеверными хулиганами вышел во внешние сумерки высокий подросток. Он был одет в румынский плащ цвета какао. В его походке, в том, как он дрыгал при ходьбе коленками было нечто музыкально-гротескное. В руке у него было мусорное ведро - он направлялся к помойке.

"Мертвоглядов, - отметил он, искоса приглядываясь, - Так... и Кунц".

Кунц... Какова причина... Почему Кунц, но не этот, дворовой, а одноклассник, позавчера у протезного Трифонова... Шел урок черчения, Гарриман сидел параллельно Кунцу и Тыкве, за предпоследней партой и показывал Ане Малкут, по прозвищу, естественно, Малкина старый, потрепанный выпуск немецкого журнальчика "Рор".

По мере того, как в иллюстрациях наводили шмон, цена издания падала, и Гарри в конце концов срубил его у Толи Седовца, кажется за пятеру. Там были девочки - Тамара, Роза, Рая, точнее - Марша Хант, Мэри Хопкин и стриженая под мальчика Тара Кинг. Давно сгинуло кому-то под стекло цветное, на две страницы фото - битлзы, как те "усатые грузины, что ждут давным-давно" сидят в комнате, и видно, что смеются над новейшей протеже Маккартни рыжеволосой Мэри Хопкин. Большая статья "Der agressive rock" - три образчика: самая громкая группа Blue cheer, самая радикальная Dave Peel & The Lower eastside, и самая свирепая МС 5. Герой репортажа в цвете был похожий на чурку Питер Сарстэд, автор шлягеров "Я - собор" и "Моя обезьянка - джанки". Календарь-биография "нежного садовника любви" (так его окрестил Жак Брель) Адамо. Страничка, посвященная группе Steppenwolf. Европейская психоакустика в лице Krokodil, цыганский хард-рок на три рыла, детище братьев Гурвиц, группа Gun. Остальное успели повыдергивать те, в чьих руках журнальчик успел побывать до того, как попал в портфель Толи Седовца, который симпатизирует Азизяну, хотя они вместе и не лежали. Навели шмон, а когда-то это был толстый и сочный, как бифштекс с кровью номер. Обложка еще сверкала, когда Вовка Фирер впервые вынимал его из газеты с памфлетом "Путь предательства". Про Солженицына.

И все. Как выражается Тыква - "сон улетучился". Тяжелые и тупые тапиры, и дочери советских офицеров быстрее выучат, кто такой Рильке, или как по-еврейски будет "здесь не але", чем станут сберегать ценные фото и сведения об Адамо или Мэри Хопкин. Их уж и не помнит толком никто. Они, с определенного возраста, все якобы сами себе Адамо, побирушки несчастные. И Мэри Хопкин ихних мы видели - несмотря на две вечно разинутые глотки upthere, downthere - петь не умеют совершенно. Фальшивят даже свою заветную молитву: "Приди ко мне, я одарю тебя слюной, мочою, потом, и отцовскою улыбкой".

- Таково было содержание "Рор"...

- Шо ви сказали?

- Поп!

- Срака... (поразмыслив) Там, блядь, не срака, а унитаз. Очко! драматургия Азизяна без искажений и прикрас.

Трифонов - старик в коричневой сорочке, с лошадиным лицом, и глазами человека, который в молодости перенес ампутацию, чувствовал себя плохо. Несмотря на жертвы и подвиги. Что жертвы! Если бы им сберегли жизнь, то у таблоидов с нипелями и яйцами тиражи были бы на пару миллионов больше, а у газетины с намеком на свастику прибавилось бы сотни две читателей из числа свиней и лис. Трифонов явно догадывался о чем-то таком, чего так и не понял немецкий болван, простреливший ему ногу тридцать лет назад. Старый чертежник видел, чьи чувствительные к поцелуям шкуры он спас, и куда эти шкуры дружненько в последнее время засобирались. Ага! Похожий на Алека Гиннеса учитель рисования почти не чудил, он вообще последнее время чудил мало. С пришествием на эстраду нового поколения сатириков смех был незаметно превращен в обязанность.

Урок протекал спокойно. Вдруг Кунц и Тыква синхронно, точно эрекция в кривоватом зеркале, повскакали со стульев и обменялись ударами по хавальнику, от которых их полудетские личики, и без того румяные, раскраснелись еще больше. Тыква нанес только два, а Кунц успел ебнуть три раза. Он послал Тыкву в моральный нокаут. Тыква схватился за фэйс; до мутации черепного лба - его еще можно было закрыть двумя растопыренными пятернями, рухнул обратно на сраку, сложил на парте руки и пустил слезу, при этом его плечи шевелились, как у наркокурьера Лорри Мура в кинофильме "Попутного ветра, Синяя Птица!"

"Плачет!", - злорадно прошелестели дети. Возможно, Гарриману это и померещилось, он был чересчур взволнован развитием Ани, которая с каждым учебным годом делалась все приятней и понятнее - ее острым чувственным носом, пунцовыми щеками, пушистыми ресницами и блеском густых волос без намека на афро-кучери... Но! Пуговичная, не хипповая мотня Тыквиных штанов была расстегнута! А Кунц не скрывает, что регулярно "подсекает" за купанием своей жирной сестры. Живет он не настолько далеко, чтобы полениться растлить нарцисса Тыкву. Практически на одной площадке.

"Да-а! Кунц, Шульц энд яйца", - усмехается Гарриман, хлопая ладонью по днищу ведра, чтобы вывалилась прокладка из газеты. Он тотчас же вспоминает эластик Аниной жопки, и ему очень хочется одевать Аню, как заправскую глэм-куколку Мэри Озмонд, zum beispiel. Но ради этого необходимо наебать столько инстанций! Правительство УССР - раз, клиентуру КГБ - два, а оно вон, под боком. Красногвардейская, 33.