Дозор на Сухой Миле - [11]

Попытался уснуть снова. Лег на едва прогретое его телом место. Но так и не уснул до самого утра.

Солнце встало яркое, теплое. Заблестела роса на траве, на кустах, переливалась искорками в сетях паутины. На ходу тотчас промокли ботинки. Штаны намокли до самых колен. От утренней свежести мелко лязгали зубы.

Он опять шел вдоль лесной дороги на юг. Вскоре должен был показаться большак. Толя сбавил шаг, чтобы невзначай не выскочить на него. Рассказывали, что у перекрестков и мостов - немецкие дзоты, а там, где их нет, часто бывают засады. Если засада снялась, то после пев остаются цепочки следов на росистой траве.

Мальчик долго лежал в кустах перед большаком. Наблюдал. Дорога была пустынна. По ней никто не шел, не ехал. Солнце поднялось высоко, высушило росу, а он все не отваживался пересечь дорогу. Тишина настораживала. На той стороне, как и на этой, возможно, никого и не было, но Толя немало наслышался о том, как неосмотрительность губила людей.

Большак он перебежал за поворотом. Прикинул, что если его здесь и увидят, то только с одной стороны. Это не то, что на прямом участке, где ты открыт справа и слева... И "перебежал", пожалуй, не то слово. Перелетел, как на крыльях. И долго-долго еще бежал, уворачиваясь от деревьев, продираясь сквозь заросли. Спотыкался о корни, о кочки. Бежал, пока не перехватило дыхание.

Потом пошел. Пошел смелее, уверенней. Ждал, что рано или поздно его окликнут и он бросится на этот оклик. Его встретят, либо он встретит тех, кого ищет.

Где-то уже за Черневичами на проселочной дороге догнал человека. Одежда на нем была потрепана. Рукава темного пиджака почти оторваны. Из дыр торчала белая вата. Под глазами - синяки. Верхняя губа подпухла. Глаза смотрели как-то отчужденно и в то же время остро, цепко.

Все это Толя увидел, когда поравнялся с ним. А сначала наблюдал за человеком на расстоянии. Шел тот размашисто, твердо, будто спешил по важному делу и боялся опоздать. На песке оставались глубокие вмятины от толстых каблуков и подметок. Сапоги, видно, были новые или недавно подбитые. Подтвердилось последнее: сапоги на ногах у человека были поношенные.

Человек вдруг остановился, стал поджидать Толю.

- Ну, подходи, подходи, не бойся. Нечего прятаться и следить за мной. Я тебя толю давно заметил.

- Добрый день, - нерешительно поздоровался Толя.

- Добрый день. Пусть будет добрым. Для тебя и для меня. Ты куда идешь?

- Никуда, - ответил Толя.

- Вот и я туда же. Пойдем вместе.

Пошли. Толя едва поспевал за человеком. Тот это заметил, сбавил шаг. Посоветовал снять пиджак и снял сам, перекинул через левую руку. Белая рубашка у него была в бурых пятнах крови. Воротник оторван. Что он, из пекла удирал? Похоже, что так оно и есть. Видно, держали его там за руки и за ноги, а он рвался и вырвался, чтобы идти теперь проселками вместе с Толей.

- Дядь, где это вас так били и изорвали на вас все? - спросил Толя.

- Давай лукошко поднесу, - вместо ответа предложил человек. - По грибы ходил? - спросил, заглядывая в лукошко, где лежало несколько вчерашних боровиков.

Толя не знал, что ответить.

- ...остается одно: мать послала коня искать. Конь порвал путо, и невесть где его волки носят. Нет? Нет. А-а-а, телушка! Ну конечно, телушка! Такая черненькая с белой лысинкой. Может, видели? - говорил человек.

Он заметил, как при упоминании о матери, мальчик помрачнел. Спросил:

- Нет мамы?

- Нету. В Слуцке в облаву попала. В Неметчину увезли.

Незнакомец положил руку Толе на плечо, стал утешать:

- Не горюй, брат. Все будет хорошо. Вчера и я не думал, что жив останусь. Да видишь - жив-здоров. - Он пытался улыбнуться, но подпухшая верхняя губа только искривила рот. - И меня вчера везли. Из камеры смертников. Меня и товарища моего, Радкевича. Мир-гору слыхал? Вот там поблизости и высадили нас. Дали в руки лопаты, и погнал нас конвоир могилу копать. Шофер в кабине остался. Выкопали по пояс. Радкевич остался в яме песок подгребать, чтоб нам помягче лежать было, - верхняя губа его опять повела рот в сторону, - а я вылез, говорю конвоиру: "Пан, погляди, хватит ли?" Нагнулся конвоир заглянуть да так и полетел в яму. Лопата у меня в руках была. Радкевич схватил винтовку конвоира, выскочил. Побежали. Пока шофер опомнился да стрелять начал, мы далеко уже были.

- А где теперь Радкевич? - в возбуждении спросил Толя.

- К семье заскочил. Чтоб вместе с семьею в лес идти. А у меня - никого. Из-под Греска я. Расстреляли немцы мою семью. Один остался. Фамилия моя Безбородько. А тебя как звать?

- Толя.

- Так что, Толя, идем мы с тобою вместе в это самое "никуда". Идем правильно. Мне Радкевич рассказал дорогу. Он со здешними хлопцами был связан.

Вышли на заросшее, запущенное поле. Посередине его паслись коровы. Поодаль от них стояла на коленях девочка и что-то собирала, наклоняясь то в одну, то в другую сторону. Похоже, рвала цветы. Направились к ней. И тут из травы навстречу им поднялся мужчина с пистолетом в руке.

- Стой, хлопцы! Дальше ходу нет.

- Братка! - бросился к нему Безбородько, раскинув руки для объятия.

- Погоди обниматься. Успеем. Лучше подыми-ка руки. И ты, - приказал Толе.