Дождливое лето - [6]

Покамест Перфильев рассказывает, у Андрея Владимировича, который пишет вступительную часть докладной записки, появляется вдруг необходимость узнать, сколько посажено было луку — ведущей здешней культуры — в прошлом году и сколько в тысяча девятьсот сороковом.

Благовещенский, порывшись в принесенных им бумагах, говорит, что в прошлом году луком занято было 448 гектаров земли, а в сороковом — 937. Он несколько растерянно сличает обе эти цифры, каждую из которых в свое время, конечно, хорошо знал, но только порознь. Разумеется, ему известно было и то, что луку из года в год сажают все меньше и меньше, но он едва ли предполагал, что посевы сократились наполовину. И он уже сам, не дожидаясь вопроса Андрея Владимировича, начинает сопоставлять посевные площади другой из главнейших здешних культур — цикория. Выясняется, что в сороковом году цикорием занято было 2 541 гектар, а в прошлом — всего только 742.

Можно предположить, что заместитель председателя райисполкома, в распоряжении которого буквально все цифры, относящиеся к сельскому хозяйству района, до сих пор считал их лишь материалом для очередной сводки и только теперь ощутил беспощадную силу статистики.

Нам всем интересно знать, как же используется земля, занятая прежде луком, цикорием и овощами, посевы которых, как выяснилось, тоже уменьшились за последние пятнадцать лет.

Я высказываю единственно правильное, на мой взгляд, предположение, что освободившиеся земли заняты посевами зерновых культур.

Но оказалось, что и эти посевы уменьшились на 732 гектара.,

Поискав, Благовещенский находит еще цифры. Я почти убежден, что они существовали в его сознании ради совсем другой надобности — для расчетов с заготовительными органами. Теперь эти цифры вдруг повернулись к заместителю председателя райисполкома своей сутью.

В прошлом году 1 400 гектаров пашни из-за избыточной сырости остались незасеянными и переведены были в однолетнюю залежь. По той же причине исключены на пять лет из обложения государственными поставками 4300 гектаров сенокосов, 4200 гектаров пастбищ и 800 гектаров пашни. Многие из этих сенокосов и пастбищ, ныне заболоченные, поросшие кустами и дрянной травой, были некогда пахотными землями.

Стало быть, дело не только в том, чтобы осушать исконные болота, но и в том, чтобы спасти от заболачивания плодородные земли.

Я начинаю думать, что деревенские бабы, в голос кричавшие о канавах, если бы спросить их, рассудили бы, что наинужнейшее учреждение в области — отдел водного хозяйства. И еще мне приходит на ум, что эти самые бабы — знай они только милейшего Федора Ивановича — взашей прогнали бы его, да еще и крапивы насовали бы ему в штаны.

Докладная записка почти готова. Неожиданно входит Фетисов, председатель райисполкома, заменивший на этой должности Василия Васильевича Пирогова, который избран был недавно секретарем райкома.

Сколько я понимаю, зашел он сюда случайно — проходил мимо, увидел приоткрытую дверь и подумал, что это вернулся из колхоза хозяин кабинета. Но раз уж он застал здесь комиссию, в комплектовании которой принимал участие, то как не спросить, успешно ли подвигаются дела. Он внимательно выслушивает Андрея Владимировича, потом Перфильева и Благовещенского, после чего говорит, чтобы товарищи не очень много просили — нечего, мол, государству в карман залезать.

До сих пор я никогда не встречался с Фетисовым.

Выглядит он человеком серьезным, достойным.

Не впервые слышу я слова, с которыми он обратился к товарищам. Честно сказать, было время, когда они казались мне хотя и грубоватыми, однако по-хозяйски солидными. Сегодня же я отнесся к ним иначе.

Откуда этот лексикон — «просить», «в карман залезать», оскорбительный, когда речь идет о социалистическом государстве и его гражданах, и что это за патриархально-купецкий подход к делу, ничего общего не имеющий с подлинной экономией государственных средств, потому что если дать их меньше, чем требуется, то они пропадут впустую или принесут столь малую пользу, что лучше бы и дела не затевать.

На этом кончались мои мартовские записки.

До вечера еще далеко, и я выхожу из дому.

Несколько возвышаясь над заросшими канавами, идет в гору хорошо промытая булыжная дорога. Сейчас, после дождя, под дымчатым небом, откуда льется ровный, как бы процеженный свет, все вокруг радует свежестью и силой окраски. Сейчас видишь, как отличны друг от друга камни дороги — голубые, желтоватые, сиреневые, серые… Мурава под избами и деревья возле них — пронзительно зеленые, как весной. Сами избы — серебристые, с темными пятнами непросохшей воды между бревнами, с пестрыми наличниками, красными, зелеными крышами. А земля — черная.

Перед многими домами, отделенные от них широкой тропой, торчат частоколы палисадников, и почти в каждом палисаднике тесно стоит кукуруза — довольно высокая, раскидистая. В прошлом году кукурузу посадил один только Павел Иванович, любознательнейший старик, а теперь вон ее сколько. Должно быть, люди потому заинтересовались этой культурой, что о ней так много пишут в газетах, советуют ее сеять, а она в здешних местах пока не удается. Здесь сказывается профессиональное любопытство земледельца, стремление мастера постигнуть свойства нового для него материала или инструмента.