Дождь в полынной пустоши - [143]

— Колин, я принесу тебе пурпуэн! Холодно, — Янамари отважно ступила на доску.

— Весьма признателен, эсм, — не остановил её Колин. — Должен отметить, вы храбры.

Ему не любопытно что движило девочкой. Ответ известен. И он унгрийца совсем не радовал.

Эпилог

— Нашел? — вопрос прозвучал глухо. Человек за столом допивал и произнес слова в кружку перед последним глотком. Получилось потешно и тот кого спрашивали с удовольствием бы посмеялся, но выпивоха Оуф Китц. Мужчина широк в кости, крепкая голова тонула в широченных могучих плечах. Шеи как таковой почти нет. Лицо грубое, корявое. Абсолютно не мечта женщин.

— Раз плюнуть, — ответили Китцу. Ответчик — значительно моложе и хлипче. Сказали бы тонок да звонок. Внешность обманчива. При желании заглотит столько, сколько не предложат. Потому и звали — Удав.

— Не набивай себе цену. Когда ты так говоришь, значит, начнешь тянуть свои загребущие ручонки за подачкой. А запросы у тебя за семерых.

— В мыслях не держал ничего похожего, — наивно таращится Удав. Обмануть Китца — напрасно утруждаться. И опасно.

— Если бы они у тебя были, мысли.

— Обижаете.

— Кончай чесать. Выкладывай, чего нарыл. А то сродственник на том свете извелся свидеться с обидчиком.

— И не только он.

— Мне плевать на остальных. Но кумова поскребыша[65] не спущу!

Удав уселся за стол, зыркнул в поисках второй кружки.

— Обойдешься, — Китц убрал кувшин с вином. Не просто убрал, спрятал под стол.

— Вот так всегда…

— Короче можешь? Без преамбулы поесть-пожрать.

— Коновала кличут Колин аф Поллак. Из Унгрии. Новик при Серебряном Дворе. За ним в столице никого.

— Это не тот, кому землица и титул дарены?

Все манипуляции с недвижимостью Китц отслеживал строго. Где недвижимость там и денежки. И не малые. Найдеться чем поживиться.

— Он самый.

— Не плохое место отжал. А говоришь никого. За красивые глазки отдарились?

— Гусмара-младшего умыл.

Китц только бровью повел, а Удав уже поторапливался сообщать.

— Мэтр Жюдо. Его работа.

— Чего первей?

— Ааа… Эээ… Жюдо, — сообразил Удав.

Одна минута пляски пальцев по столешнице, одна минута на осмотр углов помещения, одна минута ругани в полголоса. Процесс мышления проистекает по разному. У главы канальщиков так.

— Смекаешь? — хитрюще подмигнул Китц.

Не дал бог Удаву смекать. Прикажи — сделает. А сам…

— Не прост малец, а? — рассуждал Китц и собственные рассуждения ему очень нравились. — Первым тронул Крюка с хлопцами. Двоих убрал, а Крюка пожалел. Зачем? Донести до босяцких масс о своем благородстве? Чушь! Затем убрал троих наших и опять одного оставил в живых. Свидетеля? Фигу! Следующими четырех псарей, а на пятом смилостивился. Совесть заела? Еще раз фигу! Потом прибрал пятерых, но оставил покалеченного Беса. А прежде, на той же улице с ним не споткнулись ни двое, ни трое, ни четверо. Ему определенно требовалось шестеро. И он их нашел. Спроста ли?

— Ищет встречи? — допер Удав.

Китц задумался. Думать помогал хороший кусок копченого сала.

— Сколько он в городе?

— Ден десять.

— Неплохо продвинулся? За декаду-то? Коронный барон. С землицей на Каменном Холме.

— Прыткий, курвенок, — согласен Удав.

Второй кусок сала означал второю волну размышлений.

— Пригласи-ка ты его в Веретенницу, — попросил с усмешкой Китц. — Мальца разумеется.

— А как же Хармс? Я уже с Шилом договорился.

— А чего мне с покойника? Завещание разве? — необычайно повеселел канальщик. — А Шило еще притгодиться.

* * *

Иагу Глинн битых два часа сидел за конторкой и всесторонне осмысливал, разложенную перед ним бумагу. Выкладки ему предоставил помощник. Продажи зерна последней недели в сухих цифрах. Количество проданного, выручка, с той суммы отчисления в казну и взносы в гильдию, оплата работникам. Цифры получались не меленькие. Хорошие цифры. Но вот последняя. Последняя вызывала прямо таки душевное томление и готовность преступить законы божьи и человеческие. Девятнадцать тысяч восемьсот девяносто четыре штивера, пять грошей и два полугроша. Такую сумму он должен отдать своему малознакомому компаньону.

— Господи… Господи…, — стенал Глинн. И, наверное, разрыдался бы от жалости и жадности. Не поступить непотребно помогала мысль об открывшейся в связи с кончиной Трийа Брисса вакансии главного снабженца армии короля. И она же, мысль то есть, удерживала от бесчестности. Глинн понимал, пытаться обмануть или еще как обмишулить знакомца, не глупость, но дурость, которая может закончиться весьма и весьма печально. Но стоило взглянуть на цифры… цифру и душа заходилась в спазмах скаредности. Так что не маячь перед ним приятность попасть в королевские поставщики фуража и продовольствие, поддался бы соблазну. Не сейчас, но завтра. Или послезавтра.

* * *

Колин отстраненно наблюдал дождь. Крупные капли бились и ползли вниз, полосуя стекло. Нежданный неуместный дождь. Кругом лежит снег, подморозило лужи и вдруг — на те вам! Последний привет осени. Не золотолистной красавицы, а хмурой сырой непогожести. Дождь тоже последний. Из темноты небес, из темноты прошлого. И чего больше? Дождя или темноты, из которой беспрестанно льет? И что там, в темноте? И в прошлом? Точно такой же дождь… Варсана адхи тикта сунья. Дождь над могилами… И еще тонкие следы на холодном стекле. И стекло граница дождю. И пустота по обе стороны стекла.