Дождь - [4]

Пелена пала на глаза мои, сквозь пелену я видел: Правитель умывал руки из кувшина, как делают люди после еды.

С меня сняли цепи, и я упал, будто щепка, в волны людского моря. А теперь скажи мне, женщина. Слышала ты когда-нибудь такое? Чтобы от слов одного человека смутился дух, затмилась жизнь? Слыхала ты что-либо подобное?

И, не дожидаясь ответа, затерялся на путях, что вели в глубину ее глаз. Лиловыми фиалками цвело небо, и на фоне его Варавва казался каменной глыбой, едва тронутой рукою мастера.

Ночной гость

Скрип колес тянулся во тьме. В бледном свете каретных фонарей являлось дерево, его ствол, влажные листья, потом желтоватые круги плыли дальше сквозь густую, плотную ночь. Щелкал кнут, дробно стучали копыта. Изредка нарушал однообразие резкий треск — карету встряхивало, кренило на выбоинах.

Чуть белела во мраке дорога, вилась своевольно, будто ручей, мимо темневших рощ, огибала склоны черных, высоко вздымавших вершины гор. Призрачно замерцали в долине сонные огни городка.

В начале единственной улицы фонарь, окруженный кипящим сонмом насекомых, осветил карету; одинокий стук ее колес тяжко внедрялся в тишину. Улица была широкая, длинная, обсаженная по обе стороны деревьями; из-за деревьев выглядывали обшарпанные стены домов, торчали решетки, выкрашенные зеленой краской. Песок скрипел под колесами. Карета свернула за угол и потонула во тьме, потом снова вынырнула вдали в свете другого фонаря; под фонарем, прислонясь к стене, стоял юноша. Он стоял опершись обеими руками на трость, опустив голову. Заслышав стук кареты, изумленный, поднял лицо с пошловатыми усиками, проводил взглядом. Чуть подальше из окна вместе со слабым светом робко лилась несложная мелодия. Стук колес загасил музыку и покатился дальше в темноту, из которой на каждом углу вновь и вновь возникали дома городка.

У освещенной двери аптеки промелькнула компания: четверо сидели на вынесенных из дома стульях — аптекарь весь в белом и без шляпы; священник в грубых башмаках, торчащих из-под сутаны; лысый учитель, дремавший положив ногу на ногу; начальник отдела землеустройства, он же инспектор палаты мер и весов, большеусый, пузатый, в черном костюме, в рубашке с крахмальным воротничком. Шум кареты оборвал беседу, слышался еще какое-то время и наконец умолк на площади, перед широкой дверью гостиницы. В мерцании полутеней глядел во все глаза на карету бледный подросток. Открылась дверца, быстро соскочил человек — высокий, сильный, ловкий; под широкими полями шляпы не видно лица. В портале незнакомец чуть не сбил с ног выходившую оборванную старуху и твердым шагом двинулся в притихший дом.

Старуха остановилась перед подростком.

— Видел?

— Да, видел, — рассеянно отвечал мальчик.

— Кто бы это мог быть? Спроси у кучера, — в волнении сказала старуха. Ответа не последовало; тогда старуха сама обратилась к кучеру, ходившему вокруг лошадей: — Добрый вечер.

— Добрый вечер.

— Ты кого же привез?

— Не знаю я его, да мне и ни к чему. Сговорились с ним, заплатил вперед.

Лошади фыркали, били копытом. Тишина придавила городок, такая необъятная и глубокая, что ее, казалось, слышно.

— А почему он приехал так поздно?

Кучер молчал угрюмо, потом грубо отрезал:

— Потому что ему захотелось проехаться ночью, — повернулся и пошел прочь.

Старуха поплелась восвояси, шлепая туфлями по плитам, и все думала, что за таинственный незнакомец приехал в их городок. Мальчик шел впереди нее, высоко подняв голову, глядя в темноту.

Приблизился к аптеке: все разом повернулись к нему, на всех лицах — острое любопытство.

— Кто там приехал, сынок? — прогудел сквозь густые усы начальник отдела землеустройства.

— Он.

— Кто он?

— Тот, что должен был приехать.

— Да кто? Ты его знаешь?

— Никто его не знает.

Странно, лихорадочно прозвучали эти немногие слова. Послышалось шлепанье туфель; они замолчали. Мимо прошла старуха. Вдалеке показался человек с шестом, он тушил фонари. Старуха шагала, держась ближе к стенам. Остановилась у какого-то окна, осторожно постучала. Окно открылось, показалась женщина, растрепанная, сонная.

— Приехал кто-то.

— В такое время?

— В такое время.

Мальчик шел по темным улицам, сам не зная куда. Изредка поднимал голову, глядел на звезды. Обрывки мыслей проносились в голове. Все люди видят одни и те же звезды: полуголые индейцы, рыбаки на берегах огромных рек, вожатые караванов, шагающих через пустыню, люди, говорящие на непонятных языках в пестрых гаванях разных морей, матросы на вахте, что всматриваются в ночь. Звезды указывают путь, они ближе тому, кто блуждает одинокий, смотрит на них, ищет свою дорогу. Мальчик подошел к дому. Толкнул скрипучую дверь, зашагал по темной галерее в слабом свете, падавшем из комнат. Ночь была беспредельна, великолепна.

Он вошел к себе в спальню, начал раздеваться, бросая одежду как попало на стул. Белесым дымным столбом тянулся от кровати до самого потолка полог от москитов. На стене висела выцветшая карта Средиземного моря. На столе — ящик с циркулями, цветными мелками, открытая тетрадь с рисунком розы ветров красным и синим карандашом и выписанными чернилами кабалистическими буквами N.S.O.W.; книги, открытые и закрытые: «Тайны Африки», «Зеленый пират», «Окраины Парижа», «История одного бродяги», «Черная Индия», «Вокруг света в восемьдесят дней».