Дойна о Мариоре - [56]

Шрифт
Интервал

— Дядя Филат, — проговорила Мариора, — а помнишь, что боярин рассказывал о колхозах?

— А ты думаешь, боярин когда-нибудь говорил правду?


Утром следующего дня, когда Мариора только что сварила мамалыгу, выдвинула стол и поставила на него миски с брынзой и сметаной, вошел отец. Тяжело сел на лайцы.

— Кира арестовали!

— Как?

— Так. Доигрались. Хороший парень, а дурак. Всюду совал нос. И ты за ним тоже влипнешь.

— Татэ!

— Что татэ? Люди захотят отомстить, найдут чем. И татэ не поможет. Деньги, дочка, при какой хочешь власти свое делают. Жизнь не сказка.

Мариора бросила резать мамалыгу, остановилась перед отцом, ничего не понимая…

— Гаврил Кучук на своем дворе Кира среди ночи поймал. Стоит Кир у каруцы, кожух в руках держит. Хороший кожух, новый. Ну, с поличным и взяли. Знаю я всех Греку, не может быть, чтобы воровать пошли, да еще в такое время, а вот поди ж ты. Рассказывают: Кир побледнел, трясется. «Зачем взял?» — спрашивает Гаврил. «Нужно», — отвечает. «И на двор чужой тоже нужно?» — «Тоже нужно». Свидетели были: Гаргос да Тудор Кучук. Соседа Семена Ярели разбудили, — как он из бедняков, значит, чтоб тоже видел. Но Семен не пошел. Гаврилка с Гаргосом скрутили Кира да среди ночи — в район. «Я, — кричит Гаврил, — и без ваших председателей сельсоветских управу найду! Красть нигде не позволено. Я, — кричит, — самому господину товарищу начальнику милиции его сдам. Я такого адвоката найду, что на каторгу отправят…»

— Ой, боже мой, не верится! — Мариора беспомощно села на лежанку.

Тома отвернулся, ссутулившись, подошел к окну.

— Тоже думаю — не то… Что ни говори, еще при румынах Кучуки да Челпан на ребят зубы точили. А теперь Кир комсомольский секретарь. Понятно, боятся. А все же с поличным поймали, и Кир молчит — не отказывается. Сам черт не разберет. — Тома помолчал, потом грозно прибавил: — Ты-то смотри не впутывайся в это дело, а то и тебя под суд подведут!. Зло — его на этом свете не искоренишь, нет…

Мариора уже не слушала. Наспех повязала косынку и побежала к Филату Фрунзе.

«Нужно сейчас же в район… в милицию эту. Надо Владимира Ивановича разыскать. Рассказать и про Кира, и про Кучуков, и про все… не иначе, как они это подстроили», — соображала она по дороге.


Лаур вернулся в село в день суда. Он заметно похудел, бледное лицо его согревал неровный румянец. Над левым глазом, выкосив половину брови, лежал розовый шрам. Курчавые волосы на висках поседели.

Всего несколько дней назад в душный барак румынского лагеря, расположенного в окрестностях захолустного румынского города, куда он вернулся после четырнадцати часов работы, зашел надзиратель и назвал его фамилию. Нары были черны от грязи, жесткие и неудобные, но как они были дороги ему в эту минуту, когда тело ныло от усталости! Неужели опять погонят куда?

Но Лауру велели забрать вещи. Это не удивило его. Арестованных коммунистов то и дело гоняли по разным тюрьмам и лагерям. Тюремное начальство знало, как быстро они умеют связываться и с внешним миром и со своими в стенах тюрьмы. Всеми силами стараясь вырвать людей из мира живых, начальство рвало эту связь неожиданными перебросками заключенных; рвало, но уничтожить не могло.

Уже давно Лаур знал, что освобождена Бессарабия. Знал — и не спал по ночам. От напряженных дум болела голова.

Известие об освобождении Бессарабии застало его в Дофтане. Радость проникла сквозь толстые каменные плиты стен, шла из камеры в камеру. В этот день то в том, то в другом конце тюрьмы вспыхивали рвущиеся на волю огневые звуки «Интернационала». А порою, сменяя торжественную мелодию, по каменным коридорам разносилась вызывающая тюремная песенка, которую пели в дни передач:

Тре́че, тре́че, тре́че!
Дофта́на азь петре́че,
Дофта́на азь петре́че,
Ши ной не веселим.
Все проходит, проходит, проходит!
Дофтана празднует,
Дофтана празднует,
И мы веселимся.

Пел и Лаур. Скоро к нему в камеру ворвался озлобленный надзиратель с двумя служителями. Удары повалили Лаура на пол.

— И когда вас всех перевешают? — шипел надзиратель, тыча ему в лицо кованым сапогом.

Ночью Лаур валялся в одиночной камере карцера. Болела рассеченная бровь.

В тюрьме была увеличена охрана. Потом некоторых политических, в том числе и Лаура, срочно вывезли в лагерь, на тяжелые работы.

Сейчас Лаур ждал всего, но не того, что с ним произошло.

В кабинете начальника концлагеря ему вручили документы: паспорт, разные справки. Обращались так вежливо, что он подумал: не подвох ли? Потом с группой незнакомых товарищей перевезли через Прут и передали на дрезину с красным флажком. Тут человек в форме советского лейтенанта объяснил ему: работники МОПРа добились у румынского правительства освобождения некоторых политических заключенных.

Эта радость была неожиданной.

До Кишинева несколько часов езды. Город, расцвеченный красными флагами и знаменами, встретил дрезину с освобожденными подпольщиками восторженным гулом тысячной толпы. Смеющиеся от радости мужчины и женщины несли Лаура на руках, подкидывали, тормошили, что-то кричали ему… Лауру трудно было услышать отдельные слова, но он кивал головой, улыбался всем влюбленной, благодарной улыбкой.


Еще от автора Нинель Ивановна Громыко
Комсомольский комитет

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Рекомендуем почитать
Дни испытаний

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Год жизни. Дороги, которые мы выбираем. Свет далекой звезды

Пафос современности, воспроизведение творческого духа эпохи, острая постановка морально-этических проблем — таковы отличительные черты произведений Александра Чаковского — повести «Год жизни» и романа «Дороги, которые мы выбираем».Автор рассказывает о советских людях, мобилизующих все силы для выполнения исторических решений XX и XXI съездов КПСС.Главный герой произведений — молодой инженер-туннельщик Андрей Арефьев — располагает к себе читателя своей твердостью, принципиальностью, критическим, подчас придирчивым отношением к своим поступкам.


Два конца

Рассказ о последних днях двух арестантов, приговорённых при царе к смертной казни — грабителя-убийцы и революционера-подпольщика.Журнал «Сибирские огни», №1, 1927 г.


Лекарство для отца

«— Священника привези, прошу! — громче и сердито сказал отец и закрыл глаза. — Поезжай, прошу. Моя последняя воля».


Хлопоты

«В обед, с половины второго, у поселкового магазина собирается народ: старухи с кошелками, ребятишки с зажатыми в кулак деньгами, двое-трое помятых мужчин с неясными намерениями…».


У черты заката. Ступи за ограду

В однотомник ленинградского прозаика Юрия Слепухина вошли два романа. В первом из них писатель раскрывает трагическую судьбу прогрессивного художника, живущего в Аргентине. Вынужденный пойти на сделку с собственной совестью и заняться выполнением заказов на потребу боссов от искусства, он понимает, что ступил на гибельный путь, но понимает это слишком поздно.Во втором романе раскрывается широкая панорама жизни молодой американской интеллигенции середины пятидесятых годов.