Дойна о Мариоре - [119]

Зашло солнце. Небо на востоке медленно синело, а на западе, над вершиной холма, что поднимался за Реутом, у края земли еще цвел закат: на зеленеющем небе рассыпались ярко-оранжевые, малиновые, золотые облака. Краски были так ярки, что слепили глаза.

— Ты видел салют? — вдруг спросила Мариора.

— Видел. Два раза, — ответил Кир. — А что?

— Это когда какая-нибудь радость: праздник, победа, да?

— Да.

— Похоже на салют? — Мариора показала на небо.

Кир посмотрел, улыбнулся.

— Похоже, — задумчиво, точно разговаривая с собой, сказал он.

Подходили к Реуту. Слышался негромкий ровный шелест бесчисленных головок камыша и папоры, оставшихся несрезанными, скрежет льда, упорный и неторопливый. По берегу бегали дети. Туда же сходились взрослые: всем хотелось посмотреть, как воюет со льдом река. Как всегда, где-то под сердцем гнездился страх. В этом году много снега, много льда. Не было бы наводнения…

Как все переменилось! Лишь искореженный, заржавленный грузовик, со времени войны так и оставшийся у обочины дороги, напоминал о том, что было, а вокруг так привольно зеленели уже успевшие скинуть снег поля и так буйно, прямо из скелета машины, тянул высокие нежные стебли олиор, с кисточками розоватых листьев на макушке, что хотелось лечь на землю, прижаться к ней, как к самому дорогому на свете, и лежать долго-долго…

К берегу Реута уже нельзя было подойти, вода захлестнула луг, поднялась почти до самых головок камыша, золотой чащей стоявшего в плавнях.

Вода в реке потемнела, она кипела и пенилась, неся на себе бесчисленное множество больших и маленьких белых льдин, голубых на изломе; кое-где на них лежали серые шапки нестаявшего снега. Льдинам тесно было в реке: мчась вперед, они теснились, почти скрывая под собой воду, со скрежетом напирали одна на другую, и река все громче ревела множеством сильных, гулких голосов. Принимая в себя звенящие ручейки, что сбегались к ней со всех сторон, она на глазах становилась шире и шире и все торопилась вперед, в голубую даль холмистых полей.

— Как напирает вода! Уж не затор ли где, помилуй, господи! — услышала Мариора боязливый голос сзади и, обернувшись, увидела Анну Гечу. Она не отрываясь смотрела на реку.

А вода все напирала. Льдин скапливалось все больше и больше. Они скрежетали, точно огромные жуки в закрытой коробке, и все ожесточенней налезали друг на друга.

Кир взял Мариору под руку, и они отошли на несколько шагов назад, иначе одна из льдин, что прямо лезла на берег, ударила бы их по ногам. Мариора увидела, как куст вербы, который рос у берега, вдруг накренился, срезанный льдом, и исчез под ним. Секунда — и на том месте, где рос куст, колыхался на воде лед.

— Затор! — вдруг истошно крикнула Анна Гечу. Мариора оглянулась. Анна, высоко поднимая ноги, — они вязли в мокрой земле, — бежала к селу. Все, кто был на берегу, побежали тоже. Вода двигалась им вслед.

Наводнение…

Мариора почувствовала, как внезапно ослабели, задрожали ее ноги. Она видела, как побелел Кир. Но они не успели сделать и шага, как быстро нарастающий рокот заставил их посмотреть вверх.

Летел самолет. Низко, совсем низко… На синеющем небе ярко выделялись его серебряное тело, красные звезды. Самолет летел на Реут.

— Может быть… это… Андрей?! — неровно звенящим голосом воскликнула Мариора.

— Может быть, — согласился Кир, сильно сжав ее руку.

Через несколько минут на Реуте, правда гораздо левее Малоуц, стали ухать взрывы.

Глядя вверх, Мариора и Кир не заметили, как вода добралась до них, намочила ботинки. Они посмотрели себе под ноги, лишь когда вода стала уже спадать. Мутная, вспененная, она отходила быстро, освобождая черную землю с желтой, прошлогодней, кое-где уже зазеленевшей травой.

— Ох!.. — облегченно выдохнул Кир, вытирая рукой вспотевший лоб.

А самолет уже летел обратно. И вдруг Мариора с Киром увидели: пролетая н-ад селом, самолет сделал круг, и, приветливо покачав большими серебряными крыльями, быстро набрал высоту и полетел дальше.

А Мариора, радостно вскрикнув, протянула ему вслед руки и закричала громко, точно летчик мог услышать ее:

— Андре-ей!

Стало холодно. Весна готовилась к короткой ночи. Готовилась утром с новыми силами поить Молдавию живой водой, заливать солнцем, чтобы через несколько месяцев эти дары превратились в тугие абрикосы, в нежные душистые персики, рассыпались сочными грушами и яблоками, золотой айвой, налились на бахчах дынями, повисли ожерельями тутовых ягод, тяжелыми гроздьями винограда, превратились в кремень орехов, вызрели пшеницей и кукурузой…

Реут, точно прорвав плотину, бурно и весело бежал своей дорогой.

И в сердце Мариоры тоже шумела весна.

1946—1951 гг.