Довольно милое наследство - [34]

Я застала тетю Шейлу врасплох.

– Не желаешь выпить, милая? – спросила она.

– Нет, – ответила я намеренно грубо. – Я желаю лишь прямого ответа на простой вопрос. Это правда, что дядя Питер не был отцом Джереми?

Похоже, вопрос ее не удивил. Она налила себе маленький стакан джина и бросила туда крохотную дольку лимона. Затем достала сигарету изо рта, положила ее в желтого цвета пепельницу в виде слона и сделала глоток из стакана. Фильтр сигареты лежал ровно между ушей слоника, в спине его проделано было отверстие, куда падал пепел, скапливаясь внизу, под ногами каменного животного.

– Да, – тихо сказала она и присела на диван, подогнув под себя ногу. – Это действительно правда.

На сей раз я села на стул и посмотрела на тетю с любопытством.

– Но Питер усыновил Джереми совершенно легально, – добавила она. – Мне казалось, что нам удалось сохранить все в тайне. Ума не приложу, как люди Дороти смогли добраться до бумаг?

– Тогда кто же настоящий отец? – выпалила я.

Вся ситуация напоминала дурной сон, от которого хотелось проснуться. Если я так себя чувствовала, так каково же было Джереми?

Тетя Шейла взяла сигарету со слона и затянулась, прежде чем ответить мне спокойным голосом. Похоже, она нисколько не обиделась.

– Его звали Энтони Принсип, – сказала она спокойно. – Он был американцем. Его родители – американцы с итальянскими корнями. Я повстречала его в конце шестидесятых, когда он приехал в Лондон.

– А что он делал в Лондоне? Учился? – спросила я, подталкивая ее к продолжению.

Она покачала головой.

– Он играл на гитаре и пел в рок-группе. Они приехали сюда с гастролями. Даже сделали несколько записей. Неплохо, кстати, играли.

– Играл на гитаре? – переспросила я. – Ого! – Вот уж действительно ничего себе.

Мне сразу вспомнилась группа Джереми, о которой он рассказывал, и о том, как он любил рок-н-ролл и как это сводило с ума его отца – дядю Питера. Чувство, что это сон, таяло, словно туман, и, пожалуй, впервые я действительно поверила, что это правда.

Тетя Шейла смотрела на меня хитрыми, точно у кошки, глазами.

– Да, – сказала она, – он был гитаристом. Как и Джереми. Я много думала об этом, когда они шумели с друзьями на репетициях. Я думала о том, как все это знакомо. Надо полагать, Джереми унаследовал это от Тони. Ведь музыкальные способности передаются по наследству, правда?

– Наверное, это объясняет, почему они с дядей Питером были на ножах, – проговорила я задумчиво. – А мы-то думали, чего это дядя Питер так не любит рок? Оказывается, все не так просто.

– О нет, Питер всегда любил спокойную музыку, к Тони это никакого отношения не имеет. Он ведь никогда не встречался с Тони лично и не знал о его музыке.

Боже, от этого голова шла кругом. Только сейчас до меня дошло, что тетя Шейла никогда не называла дядю Питера отцом Джереми, только Питером. Раньше я этого не замечала.

– Тогда, что случилось с настоящим отцом Джереми? – спросила я.

– Тони призвали на вьетнамскую войну… в тот год, когда родился Джереми… – Она начала уверенно, но потом заговорила таким голосом, словно не верила самой себе.

Мне стало ее жаль, я видела, как она не может сказать то, что выдавали ее глаза.

– Он погиб? – спросила я, замерев от страха.

– Сначала его ранили, – сказала тетя.

Ее голос был тих. Она смотрела в сторону, и я смогла рассмотреть ее профиль, изящный, как у Елены Троянской. Посмотрев на кончик своей сигареты, она продолжила:

– Его послали в военный госпиталь. Когда его выписали, он вернулся ко мне в Лондон. Но он был очень слаб. В итоге его добила пневмония, но война виновата во всем, нет сомнений. Это она разбила ему сердце. Он ненавидел все это – жестокость, глупость и бесполезность того, что его заставляли делать. Он был таким нежным, таким внимательным. Невинным.

Я сидела словно пригвожденная. Мне пришла в голову мысль о Джереми.

– Боже мой, тетя Шейла! – воскликнула я. – Почему же вы ничего не рассказали Джереми? Почему вы не сказали ему, кто его настоящий отец, даже после того, как умер дядя Питер? Обычно люди рассказывают детям такие вещи, когда те становятся достаточно взрослыми, чтобы понять все как есть. Вам не кажется, что он имеет на это право?

Тетя Шейла задумалась, стряхивая пепел в пепельницу.

– Я всегда собиралась рассказать, – сказала она тихо. – Но все как-то время не могла подходящее найти.

– Боже! – воскликнула я. – Да вы, должно быть, шутите?

Она приоткрыла рот от удивления. Она никогда не думала, что я могу быть такой агрессивной. Ведь для нее я всегда была мягкой и доброй племянницей из Америки.

Но тут мне в голову пришло еще кое-что.

– Так Джереми наполовину американец! – сказала я с нотками порицания.

Она воспитала его снобом, что, как выясняется, против его природы.

Тетя терпимо улыбнулась. И тут я заметила морщинки в уголках глаз и у рта, которые не видела раньше, за ленчем, когда она показалась мне такой молодой. Впрочем, я всегда готова была восхищаться ею. Наверное, мне нужна была строгая тетушка, от которой так сложно дождаться комплимента, что заставляло добиваться в жизни своей цели, быть более взрослой, более рассудительной.

– Да, – сказала она тихо, – Джереми тоже американец. Но благодаря Питеру он вырос типичным британцем. Питер никогда не относился к Джереми как к приемышу, напротив, всегда считал его частью семьи. А я, видишь ли, в своей семье была белой вороной, и из-за меня Джереми с ними не очень-то общался. Для него очень много значит быть частью вашей семьи. Он любил Питера гораздо больше, чем может показаться со стороны из-за их постоянных ссор. И еще он очень любил бабушку Берил. А еще он достаточно близко узнал бабушку Пенелопу к концу ее жизни, когда она сделала его распорядителем своего имущества. Разве ты сама не видишь, как много ваша семья значит для него?