Доверенное лицо - [29]

У мистера Мукерджи было крупное, открытое, доброе лицо с глубокими складками вокруг рта. Он воскликнул взволнованно:

— Совсем? А ведь многие люди откладывают медные монетки, особенно викторианские пенни. Есть ведь национальные сберегательные общества и строительные кооперативы.

— Нет, я совсем не откладываю.

— Благодарю вас, — сказал мистер Мукерджи, — именно это я хотел знать. — И он начал что-то быстро писать в блокноте.

За спиной мистера Мукерджи появилась Эльза. Она провожала его взглядом. Снова он почувствовал какую-то необъяснимую радость, наверное, от присутствия мистера Мукерджи — все-таки он не оставлял девочку наедине с хозяйкой. Он улыбнулся Эльзе поверх согнутой спины мистера Мукерджи и помахал рукой. Она робко улыбнулась в ответ. Так бывает перед отходом поезда — пока влюбленные и родственники торопливо прощаются, о чем-то просят, стараясь не очень демонстрировать свою нежность или растерянность, у постороннего — вот такого, как мистер Мукерджи, — есть возможность заглянуть в чужую жизнь. Мистер Мукерджи оторвался от блокнота, раскланялся и сказал с несколько преувеличенной любезностью:

— Возможно, мы еще увидимся и так же интересно побеседуем.

Он протянул руку, но тут же поспешно отдернул ее, будто испугавшись, что ему не ответят тем же. На лице его появилась извиняющаяся улыбка.

Д. вышел на улицу, в желтый туман.

Если бы, расставаясь, мы точно знали, на сколько расстаемся, тогда, наверное, мы обращали бы больше внимания и на прощальные улыбки, и на последние слова. Гостиница скрылась в тумане. Итак, его поезд тронулся, провожающие стали расходиться, и даже те, кто еще оставался на перроне, махая ему рукой, тоже вот-вот скроются из глаз.

Он быстро шел, напряженно прислушиваясь к каждому звуку. Мимо промелькнула девушка с сумкой через плечо, почтальон сошел с тротуара и растворился во мгле. Он чувствовал себя, как летчик, которому предстоит пересечь Атлантику — пока еще самолет летит над берегом, но дальше — прыжок через океан. Все должно занять не более получаса. Дело решится быстро. Он не допускал и мысли, что они с Бендичем могут не столковаться — те, кто послал его в Англию, готовы дать за уголь любую цену. Его обступил плотный туман. Он прислушивался к шагам прохожих, но слышал только стук собственных каблуков по каменным плитам. В тишине таилась опасность, — он нагонял людей и различал их лишь, когда их фигуры неожиданно прорывались из мглы. Если за ним следят, он этого не заметит. Но, с другой стороны, в состоянии ли они вести слежку в укутавшем город тумане?

Однако где-нибудь они, конечно, нанесут удар.

Вдоль тротуара медленно двигалось такси. Шофер окликнул: «Такси, сэр?» Он забыл о своем решении взять машину только на стоянке. Он сказал: «Гвин-коттедж, Чэтем-террас», и сел в такси. Они медленно пробирались сквозь непроницаемую мглу, поворачивали куда-то, кружили. Он подумал внезапно: «Мы едем не туда. Какой же я дурак!» И сказал: — Остановитесь, — но такси продолжало ехать. Он не мог разглядеть, где они находились, все, что он видел, — широкая спина шофера и туман. Он постучал по стеклу. — Выпустите меня. — Такси остановилось. Он сунул шиллинг шоферу в руку и выскочил на тротуар. Послышался удивленный возглас: — Что за фокусы!

— Кажется, он зря его заподозрил. Нервы его напряглись до предела. Он наткнулся на полисмена.

— Это станция метро Рассел-сквер?

— Вы сбились с дороги. Идите обратно, первая улица налево.

Он, наконец, дошел до метро — ему показалось, что он шел очень долго. Он дождался лифта[17] и вдруг понял, что поездка в метро потребует от него больше выдержки, чем он думал. Он не спускался под землю с того самого дня, когда оказался замурованным под развалинами дома. После того случая во время воздушных налетов он забирался на крышу. Лучше погибнуть сразу, чем медленно задыхаться рядом с мертвой кошкой. Пока не закрылись двери лифта, он стоял, стиснув зубы, сдерживая отчаянное желание рвануться к выходу. Нервы сдавали. Он сел на скамью, и стены поплыли вверх. Он обхватил голову руками, чтобы не видеть и не чувствовать спуска. Лифт остановился. Он был под землей.

Чей-то голос произнес: — Помочь вам? Дай джентльмену руку, Конвей. — Он почувствовал, как чья-то маленькая липкая ручонка дергает его. Женщина с вытертым меховым воротником вокруг тощей шеи сказала: — Конвей всегда помогает людям в лифте, правда, птенчик? — Бледный мальчуган лет семи, нахмурившись, держал его за руку. Д. сказал:

— Мне уже лучше.

Однако белый туннель, затхлый воздух и грохот приближавшегося поезда действовали на него скверно.

Женщина сказала:

— Вы на запад? Мы вам скажем, где выходить. Вы иностранец, да?

— Да.

— Ну что ж, иностранец, так иностранец.

Они повели его по длинному коридору. Ребенок был одет безвкусно — короткие плисовые штанишки, лимонно-желтый джемпер и школьная шапочка — коричневая в розоватую полоску. Женщина сказала:

— Конвей меня очень беспокоит. Доктор говорит, что это у него возрастное. Но его отец страдал язвой двенадцатиперстной кишки.

Спасения не было. Они загнали его в вагон, и он оказался зажатым между ними. Она продолжала: