Достойное общество - [43]
Не всякая составляющая индивидуального самоопределения оправданна с моральной точки зрения. Общество, заставляющее людей стыдиться своей принадлежности к преступному синдикату, равно как и общество, в котором приверженцев садистских сатанинских обрядов принуждают стыдиться своей «религии», не должно считаться недостойным лишь по причине того, что в его рамках подобные практики воспринимаются как постыдные. Общество теряет право называться достойным, если живущих в нем потомков убежденных нацистов принуждают чувствовать вину за деяния родителей. Вполне справедливо было бы дать им возможность прочувствовать свою ответственность и задуматься о том, как компенсировать вред, нанесенный их родителями, но при этом нельзя перекладывать вину на них самих. Таким образом, я разделяю аспекты личностной идентичности на морально оправданные и неоправданные.
Еще одно различие проходит между свойствами, проистекающими из идентичности, и свойствами, являющимися следствием достижений. Пристыдить человека за оправданную идентичность – значит унизить его. В то же время если кого-то стыдят за определенные аспекты его достижений – например, когда о литераторе, который мнит себя великим поэтом, отзываются как о третьесортном писаке, – то это может восприниматься как оскорбление, но отнюдь не как унижение. По крайней мере, такой отзыв не дает адресату резона испытывать то чувство моральной ущербности, которое в данной книге мы связываем с унижением.
Под термином «самоопределение» понимается определение человеком собственной идентичности. Категория самоидентичности включает в себя три элемента:
1. Личная идентичность – условия самотождественности человека в разные периоды его жизни.
2. Личностная идентичность – условия того, что в разные периоды жизни одно и то же лицо представляет собой одну и ту же личность.
3. Личная идентификация – то, с чем человек отождествляется на протяжении длительного периода времени. Когда такие психологи, как Эрик Эриксон, пишут про подростковый кризис идентичности, они по большей части обращаются именно к этой третьей стороне самоидентичности, то есть в основном к кризису отождествления себя с родителями или их ценностями.
Самоопределение человека в значительной степени опирается на личностную и личную идентификацию. В главе 3 я уже рассматривал понятие внутренней целостности личности, а конкретнее, ее принципиальности (integrity). Там же я подчеркивал особую значимость верности определяющим нашу жизнь принципам, ценностям и идеалам. Я утверждал, что общество, в котором личные принципы подвергаются угрозе, не может считаться достойным. Теперь к этому добавляется еще один важный аспект цельности, а именно верность своему самоопределению, которое призвано обеспечивать связность жизненной истории человека сверх его личной идентичности. Благодаря самоопределению мы поддерживаем непрерывность истории нашей жизни даже в тех случаях, когда в ней происходят глубокие и радикальные перемены. Иначе говоря, случись в жизни человека крутой поворот – скажем, вчера он был троцкистом, а сегодня стал консерватором, – история его жизни все равно сохраняет связность.
Не все элементы человеческой самоидентичности одинаково значимы. Я считаю, что наиболее важными среди них являются свойства принадлежности. Когда общество считает неприемлемым то или иное свойство принадлежности, оно тем самым отторгает любого, кто считает такую принадлежность неотъемлемой частью своей идентичности. Оно отвергает как саму эту идентичность, так и людей, воспринимающих ее как свою. Следующий раздел посвящен идее принадлежности к группам, которые играют важную (если не решающую) роль в формировании личной и личностной идентичности. Помимо этого, принадлежность к таким группам во многом определяет стиль выражения индивидуальности человека, равно как и других аспектов его «Я». Помещение людей в такие условия, при которых им становится стыдно за свою принадлежность к подобной группе (или группам), можно расценивать не только как неприятие их групповой принадлежности, но и как неприятие специфики их человечности в целом. В этом смысле внушение людям чувства стыда за их морально оправданную принадлежность к группе есть не что иное, как унижение. Более подробно я остановлюсь на этом ниже.
До сих пор мы сравнивали общество стыда с достойным обществом с точки зрения жертвы. Однако вполне возможно, что связь между стыдом и унижением следует проанализировать также и с позиции унижающего. Идея заключается в том, что в достойном обществе тоже остается место стыду: его члены стыдятся актов унижения, насилия и притеснения.
Я уже характеризовал унижение как отказ в принадлежности к человечеству или, говоря более образно, к «общечеловеческой семье». Основная проблема этой идеи заключается в том, что любая попытка перевести ее в политическую и социальную плоскости натыкается на ее чрезмерную, на первый взгляд, абстрактность, из‐за чего она начинает казаться неприменимой на практике. В конце концов, что именно должно полагаться за отказ в принадлежности к человеческому общежитию непосредственно в рамках обществ, в которых мы живем? Судя по всему, проиллюстрировать понятие унижения, взятое в данном ключе, возможно только посредством обращения к крайним формам общественного устройства, предполагающим существование концентрационных, трудовых лагерей и даже лагерей смерти. Для подобных обществ характерны наиболее вопиющие формы унижения, и на их примере легко проследить унижение как отказ в человечности. Однако в ужасающих условиях таких «лагерей» жестокость и насилие отодвигают проблему унижения на второй план: выживание здесь куда важнее сохранения достоинства. Самоуважение становится непозволительной роскошью, когда на кону сама жизнь.
В монографии на социологическом и культурно-историческом материале раскрывается сущность гражданского общества и гражданственности как культурно и исторически обусловленных форм самоорганизации, способных выступать в качестве социального ресурса управляемости в обществе и средства поддержания социального порядка. Рассчитана на научных работников, занимающихся проблемами социологии и политологии, служащих органов государственного управления и всех интересующихся проблемами самоорганизации и самоуправления в обществе.
Перед Вами – сборник статей, посвящённых Русскому национальному движению – научное исследование, проведённое учёным, писателем, публицистом, социологом и политологом Александром Никитичем СЕВАСТЬЯНОВЫМ, выдвинувшимся за последние пятнадцать лет на роль главного выразителя и пропагандиста Русской национальной идеи. Для широкого круга читателей. НАУЧНОЕ ИЗДАНИЕ Рекомендовано для факультативного изучения студентам всех гуманитарных вузов Российской Федерации и стран СНГ.
Почему одни страны развиваются быстрее и успешнее, чем другие? Есть ли универсальная формула успеха, и если да, какие в ней переменные? Отвечая на эти вопросы, автор рассматривает историю человечества, начиная с отделения человека от животного стада и первых цивилизаций до наших дней, и выделяет из нее важные факты и закономерности.Четыре элемента отличали во все времена успешные общества от неуспешных: знания, их интеграция в общество, организация труда и обращение денег. Модель счастливого клевера – так называет автор эти четыре фактора – поможет вам по-новому взглянуть на историю, современную мировую экономику, технологии и будущее, а также оценить шансы на успех разных народов и стран.
Издание включает в себя материалы второй международной конференции «Этнические, протонациональные и национальные нарративы: формирование и репрезентация» (Санкт-Петербургский государственный университет, 24–26 февраля 2015 г.). Сборник посвящен многообразию нарративов и их инструментальным возможностям в различные периоды от Средних веков до Новейшего времени. Подобный широкий хронологический и географический охват обуславливается перспективой выявления универсальных сценариев конструирования и репрезентации нарративов.Для историков, политологов, социологов, филологов и культурологов, а также интересующихся проблемами этничности и национализма.
100 лет назад Шпенглер предсказывал закат Европы к началу XXI века. Это и происходит сейчас. Европейцев становится все меньше, в Париже арабов больше, чем коренных парижан. В России картина тоже безрадостная: падение культуры, ухудшение здоровья и снижение интеллекта у молодежи, рост наркомании, алкоголизма, распад семьи.Кто виноват и в чем причины социальной катастрофы? С чего начинается заболевание общества и в чем его первопричина? Как нам выжить и сохранить свой генофонд? Как поддержать величие русского народа и прийти к великому будущему? Как добиться процветания и счастья?На эти и многие другие важнейшие вопросы даст ответы книга, которую вы держите в руках.
Книга посвящена проблеме социального предвидения в связи с современной научно-технической революцией и идеологической борьбой по вопросам будущего человечества и цивилизации.
В своем последнем бестселлере Норберт Элиас на глазах завороженных читателей превращает фундаментальную науку в высокое искусство. Классик немецкой социологии изображает Моцарта не только музыкальным гением, но и человеком, вовлеченным в социальное взаимодействие в эпоху драматических перемен, причем человеком отнюдь не самым успешным. Элиас приземляет расхожие представления о творческом таланте Моцарта и показывает его с неожиданной стороны — как композитора, стремившегося контролировать свои страсти и занять достойное место в профессиональной иерархии.
Представление об «особом пути» может быть отнесено к одному из «вечных» и одновременно чисто «русских» сценариев национальной идентификации. В этом сборнике мы хотели бы развеять эту иллюзию, указав на относительно недавний генезис и интеллектуальную траекторию идиомы Sonderweg. Впервые публикуемые на русском языке тексты ведущих немецких и английских историков, изучавших историю довоенной Германии в перспективе нацистской катастрофы, открывают новые возможности продуктивного использования метафоры «особого пути» — в качестве основы для современной историографической методологии.
Для русской интеллектуальной истории «Философические письма» Петра Чаадаева и сама фигура автора имеют первостепенное значение. Официально объявленный умалишенным за свои идеи, Чаадаев пользуется репутацией одного из самых известных и востребованных отечественных философов, которого исследователи то объявляют отцом-основателем западничества с его критическим взглядом на настоящее и будущее России, то прочат славу пророка славянофильства с его верой в грядущее величие страны. Но что если взглянуть на эти тексты и самого Чаадаева иначе? Глубоко погружаясь в интеллектуальную жизнь 1830-х годов, М.
Книга посвящена истории русской эмоциональной культуры конца XVIII – начала XIX века: времени конкуренции двора, масонских лож и литературы за монополию на «символические образы чувств», которые образованный и европеизированный русский человек должен был воспроизводить в своем внутреннем обиходе. В фокусе исследования – история любви и смерти Андрея Ивановича Тургенева (1781–1803), автора исповедального дневника, одаренного поэта, своего рода «пилотного экземпляра» человека романтической эпохи, не сумевшего привести свою жизнь и свою личность в соответствие с образцами, на которых он был воспитан.