Достойное общество - [25]
В рамках скептического подхода ценность людей формируется схожим образом. Люди ценны потому, что другие люди их ценят, а вовсе не благодаря каким-либо первичным характеристикам, определяющим такую их оценку. Поскольку наша форма жизни фактически присваивает значение человеческим существам, получается, что свойство принадлежности к человеческому роду, которое, по идее, должно обосновывать уважение к людям, на деле является вторичным по отношению к данному аттитюду. Скептический подход переворачивает логику обоснования с ног на голову: отказываясь обосновывать уважительное отношение к людям через то или иное человеческое качество, скептики ставят во главу угла уважительное отношение как таковое, которое, по их мысли, и делает ценным само свойство принадлежности к человеческому роду.
Критики скептической аргументации заявляют, что если уж «наша» форма жизни и впрямь предполагает уважительное отношение к людям как представителям человеческого рода, то это не что иное, как пережиток религиозных воззрений, в рамках которых человек рассматривается как существо, созданное по образу и подобию Божьему. С религиозной точки зрения каждый человек заслуживает уважения как потомок Адама. Но даже если допустить, что данное утверждение корректно описывает возникновение установки на уважение к людям в обществах, на которые оказали влияние означенные религии, это вовсе не означает, что постулат о «творении по образу и подобию Божьему» применим к современности. Одной из причин, по которым люди по-прежнему готовы принимать бумажные деньги, является исторический факт того, что в прошлом эти банкноты представляли собой векселя, обеспечивавшие их владельцев правом получения эквивалентного номиналу количества золота. Многие люди продолжали верить, что бумажные деньги сохранили это свойство даже после того, как большинство экономик в мире отказались от золотого стандарта. И все же при всей своей исторической достоверности эти факты никак не оправдывают текущую стоимость денежных банкнот, поскольку в настоящее время она целиком и полностью определяется готовностью людей их принимать. Аналогичным образом контекст, в котором зарождалось уважение к людям, не имеет отношения к контексту, в котором это уважение сохраняется в наши дни.
Более прицельный аргумент против скептической позиции состоит в том, что коль скоро «наша» форма жизни действительно гарантирует уважение ко всем людям, то любые порождаемые ею общества исключают унижение как таковое и вследствие этого по определению являются достойными. Таким образом, необходимость углубляться в изучение источника уважения к людям в его связи с достойным обществом отпадает сама собой, так как такие общества уже существуют. Потребность в обосновании возникает только при наличии соответствующей проблематики. Получается, что раз достойное общество уже существует практически по умолчанию, то и обосновывать ничего не требуется. Причина, по которой мы ощущаем такую потребность, заключается в том, что многие – если не вообще все – общества (причем даже исповедующие близкий нам образ жизни) не являются достойными и тем или иным образом попирают человеческое достоинство. Поскольку это так, не представляется возможным укоренить уважение в том, что нашей форме жизни якобы присуще относиться к людям с уважением.
Так или иначе, в рамках данной критики нет необходимости обосновывать уважение к людям. В случае доказательства состоятельности скептической аргументации никакие дополнительные обоснования не требуются, поскольку она подтвердит существование достойного общества, не нуждающегося в таковых. Однако если скептическая аргументация окажется несостоятельной, так как люди лишены человеческого уважения, предложенное обоснование окажется бесполезным в силу своей пустоты даже в рамках скептического подхода. Как бы то ни было, это не имеет значения.
Способ разрешения последнего вопроса кроется в проведении различия между актом уважительного отношения к людям и самим понятием уважения как таковым. Общество способно унижать зависимых от него людей, но при этом иметь четкое понятие о необходимости уважать всех людей как представителей человеческого рода. Такое общественное лицемерие, выражающееся в разрыве между тем, что декларируется, и тем, что реально делается в отношении человеческого достоинства, убедительно свидетельствует об осведомленности данных обществ как о понятии человеческого достоинства, так и о необходимости его уважать. Для решения проблемы оправдания уважения к людям в скептическом ключе вовсе не требуется жесткая привязка к императивному соблюдению норм человеческого уважения, достаточно уважения как общей идеи, то есть принципиальной позиции или подхода такого рода. Более того, общество, в котором допускается намеренное унижение, будь то на институциональном или индивидуальном уровне, основывается на посылке, что унижающий и жертва унижения разделяют понимание человеческого достоинства, ведь в противном случае сам акт унижения был бы лишен всякого смысла.
Отдельного обсуждения требует еще один тревожащий аспект критики скептического решения рассматриваемой проблемы. Я имею в виду факт того, что обоснование уважения на основе существующего положения вещей без необходимости привлечения аргументов может с тем же успехом служить оправданием расистских взглядов, в соответствии с которыми уважения заслуживают лишь представители «высшей расы» и которым сопутствует унижение представителей «низших рас».
В монографии на социологическом и культурно-историческом материале раскрывается сущность гражданского общества и гражданственности как культурно и исторически обусловленных форм самоорганизации, способных выступать в качестве социального ресурса управляемости в обществе и средства поддержания социального порядка. Рассчитана на научных работников, занимающихся проблемами социологии и политологии, служащих органов государственного управления и всех интересующихся проблемами самоорганизации и самоуправления в обществе.
Перед Вами – сборник статей, посвящённых Русскому национальному движению – научное исследование, проведённое учёным, писателем, публицистом, социологом и политологом Александром Никитичем СЕВАСТЬЯНОВЫМ, выдвинувшимся за последние пятнадцать лет на роль главного выразителя и пропагандиста Русской национальной идеи. Для широкого круга читателей. НАУЧНОЕ ИЗДАНИЕ Рекомендовано для факультативного изучения студентам всех гуманитарных вузов Российской Федерации и стран СНГ.
Почему одни страны развиваются быстрее и успешнее, чем другие? Есть ли универсальная формула успеха, и если да, какие в ней переменные? Отвечая на эти вопросы, автор рассматривает историю человечества, начиная с отделения человека от животного стада и первых цивилизаций до наших дней, и выделяет из нее важные факты и закономерности.Четыре элемента отличали во все времена успешные общества от неуспешных: знания, их интеграция в общество, организация труда и обращение денег. Модель счастливого клевера – так называет автор эти четыре фактора – поможет вам по-новому взглянуть на историю, современную мировую экономику, технологии и будущее, а также оценить шансы на успех разных народов и стран.
Издание включает в себя материалы второй международной конференции «Этнические, протонациональные и национальные нарративы: формирование и репрезентация» (Санкт-Петербургский государственный университет, 24–26 февраля 2015 г.). Сборник посвящен многообразию нарративов и их инструментальным возможностям в различные периоды от Средних веков до Новейшего времени. Подобный широкий хронологический и географический охват обуславливается перспективой выявления универсальных сценариев конструирования и репрезентации нарративов.Для историков, политологов, социологов, филологов и культурологов, а также интересующихся проблемами этничности и национализма.
100 лет назад Шпенглер предсказывал закат Европы к началу XXI века. Это и происходит сейчас. Европейцев становится все меньше, в Париже арабов больше, чем коренных парижан. В России картина тоже безрадостная: падение культуры, ухудшение здоровья и снижение интеллекта у молодежи, рост наркомании, алкоголизма, распад семьи.Кто виноват и в чем причины социальной катастрофы? С чего начинается заболевание общества и в чем его первопричина? Как нам выжить и сохранить свой генофонд? Как поддержать величие русского народа и прийти к великому будущему? Как добиться процветания и счастья?На эти и многие другие важнейшие вопросы даст ответы книга, которую вы держите в руках.
Книга посвящена проблеме социального предвидения в связи с современной научно-технической революцией и идеологической борьбой по вопросам будущего человечества и цивилизации.
В своем последнем бестселлере Норберт Элиас на глазах завороженных читателей превращает фундаментальную науку в высокое искусство. Классик немецкой социологии изображает Моцарта не только музыкальным гением, но и человеком, вовлеченным в социальное взаимодействие в эпоху драматических перемен, причем человеком отнюдь не самым успешным. Элиас приземляет расхожие представления о творческом таланте Моцарта и показывает его с неожиданной стороны — как композитора, стремившегося контролировать свои страсти и занять достойное место в профессиональной иерархии.
Представление об «особом пути» может быть отнесено к одному из «вечных» и одновременно чисто «русских» сценариев национальной идентификации. В этом сборнике мы хотели бы развеять эту иллюзию, указав на относительно недавний генезис и интеллектуальную траекторию идиомы Sonderweg. Впервые публикуемые на русском языке тексты ведущих немецких и английских историков, изучавших историю довоенной Германии в перспективе нацистской катастрофы, открывают новые возможности продуктивного использования метафоры «особого пути» — в качестве основы для современной историографической методологии.
Для русской интеллектуальной истории «Философические письма» Петра Чаадаева и сама фигура автора имеют первостепенное значение. Официально объявленный умалишенным за свои идеи, Чаадаев пользуется репутацией одного из самых известных и востребованных отечественных философов, которого исследователи то объявляют отцом-основателем западничества с его критическим взглядом на настоящее и будущее России, то прочат славу пророка славянофильства с его верой в грядущее величие страны. Но что если взглянуть на эти тексты и самого Чаадаева иначе? Глубоко погружаясь в интеллектуальную жизнь 1830-х годов, М.
Книга посвящена истории русской эмоциональной культуры конца XVIII – начала XIX века: времени конкуренции двора, масонских лож и литературы за монополию на «символические образы чувств», которые образованный и европеизированный русский человек должен был воспроизводить в своем внутреннем обиходе. В фокусе исследования – история любви и смерти Андрея Ивановича Тургенева (1781–1803), автора исповедального дневника, одаренного поэта, своего рода «пилотного экземпляра» человека романтической эпохи, не сумевшего привести свою жизнь и свою личность в соответствие с образцами, на которых он был воспитан.