Достопамятные деяния и изречения - [56]

КНИГА V

О человечности и мягкости

1. Предисловие. Что может быть более подходящими спутниками щедрого дара души, чем человечность и мягкость, в равной степени достойные похвалы? Щедрость одолевает бедность, человечность — случай, мягкость — ненадежную Судьбу. И хотя сложно сказать, что более достойно одобрения, достаточно вознести хвалу тому качеству, которое совпадает с именем «человек».

1.1. Прежде всего я упомяну о самых человечных и мягких поступках сената. Когда карфагенские послы прибыли, чтобы выкупить пленных, тех немедленно отпустили без всяких денег. Две тысячи семьсот сорок три юноши — целое войско — были отпущены, и такая сумма денег с презрением отвергнута, и такие преступные деяние пунийцев прощены! Думаю, что и послы были потрясены и, наверно, говорили друг другу: «О, эта щедрость римского народа, только с божественной милостью ее и можно сравнить! А наше посольство оказалось счастливым даже и без молитв! Нас одарили благодеянием, которого мы ранее и не знали!»

А вот еще серьезное свидетельство человечности сената. Отцы сенаторы постановили, чтобы Сифак, один из самых могущественных нумидийских царей, который умер в заключении в тибурской тюрьме, был удостоен общественных похорон, то есть к дару жизни в данном случае добавилась честь погребения.

И в деле Персея сенат тоже выказал мягкость. Когда он умер в Альбе, где содержался ради его же безопасности, сенаторы послали квестора, чтобы тот организовал общественные похороны, ибо не хотели, чтобы царские останки покоились в бесчестии.

Это все совершалось в отношении врагов, несчастья, смерти, а вот следующее — в отношении друзей, процветания, жизни. По завершении Македонской войны Мисаген, сын Масиниссы, был отправлен к отцу полководцем Павлом вместе со всадниками, которых он привел на помощь римлянам. В пути его флот разбила буря, и его доставили в Брундизий, уже больного. Узнав об этом, сенат немедленно распорядился послать в этот город квестора и проследить, чтобы для юноши создали все условия, оказали необходимую помощь и возместили все расходы его и его спутников. А еще, чтобы были подготовлены корабли, которые доставили бы всех в Африку в хороших условиях и в безопасности. Квестор приказал, чтобы каждому всаднику выделили фунт серебра и пятьсот сестерциев. Хотя юноша все же умер, но после такой человечности со стороны отцов-сенаторов, отец его страдал меньше, оплакивая его смерть.

Тот же сенат узнал, что после победы над Персеем Прузий, царь Вифинии, собрался в путь, чтобы принести свои поздравления. Тогда было решено отправить квестора Публия Корнелия Сципиона в Капую, а в Риме подготовить лучший дом и за общественный счет доставить все необходимое не только для самого царя, но и для его спутников. Таким приемом Город показал истинно человеческое лицо. А царь, который прибыл к нам уже с самыми нежными чувствами, возвратился в свою страну с удвоенным ощущением благодарности.

И Египет испытал на себе римскую гуманность. Царь Птолемей был свергнут с трона младшим братом и прибыл в Рим за помощью с незначительным числом рабов, мрачный и печальный из-за совершенной низости. Пристанище он нашел в доме одного художника из Александрии. Когда об этом узнал сенат, то немедленно принес юноше извинения со всей надлежащей почтительностью за то, что навстречу ему не был послан квестор, чтобы согласно обычаю предков принять его на уровне общественного гостеприимства. Это произошло не вследствие пренебрежения с их стороны, объяснили сенаторы, но из-за его внезапного и тайного приезда. Затем они проводили его прямо в курию, подобрали надлежащее жилище, убедили снять свое жалкое одеяние и назначить день встречи с ними. Они позаботились и о том, чтобы каждый день он получал дары через квестора. Такими действиями они возвели его на вершину царского достоинства и внушили ему надежду на помощь римского народа, надежду, которая перевесила его страх перед судьбой.^[346]

1.2. От всех отцов-сенаторов перейдем к отдельным из их числа. Консул Луций Корнелий захватил город Ольбию, в сражении за который погиб храбрейший карфагенский полководец Ганнон. Консул организовал торжественные похороны, тело Ганнона было доставлено из его палатки, и Корнелий даже не сомневался в воздаянии таких почестей врагу. Он верил, что эта победа не вызовет гнев ни у богов, ни у людей, ибо сопровождалась она глубокой человечностью.^[347]

1.3. А что мне сказать о Квинкции Криспине, снисходительность которого не смогли поколебать ни гнев, ни слава? Он со всем радушием принял в своем доме Бадия Кампанского, пришедшего к нему больным, и с величайшим усердием о нем заботился. После подлой измены кампанцев Бадий в одном сражении вызвал его на бой. Криспин же, будучи сильнее и телом, и духом, предпочел убедить этого неблагодарного человека, нежели одолеть его в бою. «Что ты делаешь, безумец? — спросил он. — Куда ведет тебя неправедная страсть? Ты и перед людьми хочешь выказать нечестивость, которую уже проявил в частной жизни? Квинкций — единственный из римлян, против которого ты хочешь обратить свое преступное оружие, и это тот самый Квинкций, в доме которого ты нашел почести и заботу! Узы дружбы и гостеприимство богов, для ваших сердец ничего не значат, а вот для нашей крови они священны и запрещают мне сойтись с тобой во враждебном споре. Даже если бы в сражении я вдруг свалил тебя своим щитом, то и тогда отвел бы острие меча от твоей шеи. Твоя вина в том, что ты хочешь убить друга, а я этого не желаю. Поэтому ищи другую руку: моя назначена, чтобы спасать тебя». Каждому из них небеса даровали возможности, которые они заслужили. Бадий был повергнут в этом сражении, Квинкций бился достойно и возвратился знаменитым.