Достоевский (и еврейский вопрос в России) - [18]

Однако есть и радостное событие – Ф. М. влюбляется, а это лишь подстегивает творческую активность. «Эпоха», просуществовав чуть более года, успешно скончалась, а «Русский вестник» начинает печатать очередной шедевр Ф. М. «Преступление и наказание».

«Преступление и наказание» – это все отзвук того, что совершил сам Ф. М. Он сам себя признал преступником, все остальное не так важно, как важно чувство собственной вины, раскаяния и перерождения. Теперь и навсегда он страж закона, защитник Царя и Отечества. И это чувство, подкрепленное погружением в религиозный экстаз, будет только усиливаться, пока он не станет антагонистом тех, с кем он был рядом. Пока не откажется от благородного утопизма и опустится на дно традиционного «За веру в Царя и Отечество». Пройдет немного времени, он начнет изображать и своих друзей-петрашевцев бесами. А Тургенев вообще считал «Бесов» ничем иным, как политическим доносом. Вот такое перерождение. Но это все впереди, а пока есть «Преступление и наказание», у меня вопрос к моим идеологическим оппонентам: господа обвинители, не кажется ли вам странным, что старуха-процентщица – Алена Ивановна, а не Роза Марковна, ведь это как-то сподручней. Раз уж вы причислили Ф. М. к подклассу антисемитов. Ведь по идеологии антисемитов ростовщичество – это епархия евреев («жидков-иудеев»). Да и Раскольникова можно было представить юным евреем из тех, которые в массовом порядке в это время шли в начинающееся революционное движение. Нет, господа, не получается из Ф. М. антисемита. Просто то, что он видел, то, что чувствовал, – то и изображал. А если он видел в шинках большое количество евреев, то так и писал об этом.

* * *

За границу Ф. М. выезжает летом 1862 года в погоню и вслед за своей возлюбленной (А. П. Сусловой). Правда, у возлюбленной за границей есть сердечный друг, но это лишь усиливает муки творчества, ибо есть соперник. Надо сказать, что побег за границу – это не только сердечные муки и погоня за возлюбленной, но еще и необходимость – побег от кредиторов; он надеется, что там, в тишине и спокойствии, рядом с Сусловой, к нему вернется творческая энергия. Но на деле получается беличье колесо – за сравнительно короткое время он посещает десять стран и тридцать городов. В Лондоне он встречается с Герценом – это весьма важная встреча. Герцен – диссидент, однако своеобразный: живет он на доходы, получаемые из России, и подвергает жесточайшей критике российские порядки в своем «Колоколе». Уже из этой встречи становится ясным, что политические дороги у них расходятся. Тем не менее, к Герцену Ф. М. относится очень уважительно, мягко. В дневнике писателя он публикует «Зимние заметки», из которых ясно, что влияние Герцена на Ф. М. весьма существенно. Пройдет немного времени, и Ф. М. окончательно утвердится в своем «неопатриотизме». Он подвергнет идеи Герцена критике за неспособность понять русский народ, проникнуться его духом, оценить должным образом черты народного быта. Ф.М. – «почвенник», а Герцен от этой почвы питается, кормится.

События. (1862–1863 гг.) Весьма важно первое впечатление Ф. М. от Европы, ее обитателей, европейского духа. Пусть критики Ф.М., усмотревшие в нем антисемита, обратят внимание на то, как он отзывается о французах, швейцарцах, немцах. У них будет серьезное основание назвать его франкофобом, швейцарцефобом или, скажем, «антиевропидом». В письме к Н. Н. Страхову (26 июня 1826 г.) Ф. М. написал: «Париж прескучнейший город… право, можно бы умереть со скуки. Французы, ей-богу, такой народ, от которого тошнит. Вы говорили о самодовольно-наглых и говенных лицах, свидетельствующих о наших манерах. Наши просто плотоядные подлецы и большею частию сознательные, а здесь он вполне уверен, что так и надо. Француз тих, честен, но фальшив, и деньги у него – все. Идеала никакого. Не только убеждений, но даже размышлений не спрашивайте. Уровень общего образования низок до крайности (я не говорю про присяжных ученых)». Вскоре, оказавшись в Швейцарии, Достоевский не лучше отозвался и о тамошней публике. Ф. М. не любил путешествовать, он презирал казенную манеру осматривать памятники, его интересовали люди, только люди, исключительно люди. Женеву Ф. М. находил вообще мрачною и скучною, даже оказавшись в Италии: в Генуе, Флоренции, Турине – он искал не памятники для осмотра, а гостиницу, удобную, но обязательно с патриархальными нравами.

* * *

Здесь, в Европе, открылась еще одна пагубная страсть Ф. М. Игра в рулетку. Он постоянно проигрывал и лишь редко выигрывал, а выиграв, немедленно отправлял брату деньги для издательской деятельности. Как правило, за выигрышем следовал проигрыш, и Ф. М. бомбардировал брата письмами с просьбой выслать денег. Брат же возмущался. Брат писал: «Не понимаю, как можно играть, путешествуя с женщиной, которую любишь?» Но сила страсти к картам оказывалась выше убеждений брата. Заканчивалось необходимостью занимать деньги даже у своей возлюбленной. Сам же Ф. М. описывал свою страсть: «Хуже всего, что натура моя подлая и слишком страстная. Везде-то и во всем я до последнего предела дохожу, всю жизнь за черту переходил». Может быть, неприязнь (ненависть?) к грехам иудеев была столь же непреодолимой страстью. И тогда евреям следует подумать, может быть, как избавиться от грехов, отмеченных Ф.М., а не искать объяснения в простом слове «антисемит», что-то вроде клейма, «нерукопожатный» – и вот что интересно, – если бы не эта пагубная страсть, имели бы мы, потомки, возможность прочитать такую блестящую вещь, как «Игрок»? Эту работу можно было создать только реально прочувствовав, познав те ощущения, которые испытывает человек в ожидании чуда, которое случается весьма редко. И вот что интересно – не было бы кружка Петрашевского, а затем ареста и каторги, то не было бы и «Преступления и наказания». Не было бы каторги и солдатчины – не было бы «Записок из мертвого дома», и так почти с каждым произведением Ф. М. События, их сложность и неповторимость подталкивали его к «выстрелу», а «выстреливал» он шедеврами. И все жизненные зигзаги, все тяготы и сложности событий – это и есть жизнь великого мастера. Они тесно переплетены, и порой даже трудно определить, где начало, где конец.