Досье «72» - [58]

Да и с газом мы тоже определились не сразу, а методом тыка. Когда он был недостаточно эффективным, надо было видеть лица Кандидатов: моральное состояние их было на нуле, они были уверены, что бы им там ни говорили, что жить не стоило, критиковали всех и вся, пищу, музыку, декорацию, речи, даже персонал в конце концов от этого терял терпение. Когда газ был слишком эффективным, дело было ничуть не лучше: приговоренный к смерти не переставал шутить со своими товарищами, острить, лежа на топчане, смеялся так сильно, что санитары не могли найти вену, чем глубже они вводили иглу, тем сильнее он хохотал и кричал, что не любит щекотки… О, я мог бы такого тебе понарассказать… Но, в конце концов, все это в прошлом, нам удалось достичь некоторых успехов…

Несмотря ни на что, эта церемония оставила у меня неприятный осадок. Господу известно, что я не ищу себе неприятностей, но мне хотелось, чтобы возник какой-нибудь скандал, пусть небольшой, какое-нибудь сопротивление, какая-нибудь неприятность на этом празднике. Только для того, чтобы я смог успокоиться, чтобы понял, что невозможно так вот просто сделать из людей рабов, что они умеют умирать с цветком в стволе ружья. За семь лет существования ЦП, за те четыре года, когда они работали уже «нормально», то есть обрабатывали семидесятидвух- и семидесятипятилетних, случаи неповиновения можно было пересчитать по пальцам.

— А партизанские отряды, подпольщики на границах?

— Это так, есть некая форма сопротивления. Обычно те, кто действует близ границ, — люди богатые, которые не решаются расстаться со своими деньгами. Умереть, на худой конец, они согласны, но бросить свое золото — никогда. Партизанские отряды — совсем другое дело. Там более интересные люди. Но что они представляют собой по сравнению с населением страны? Ничего. К тому же, сам знаешь, уйти в партизаны сегодня намного проще, чем в 1940 году. Проще и безопаснее: им-то терять нечего.

— Если они, по-твоему, столь малозначимы, то почему же ты с таким упорством преследуешь их?

— Мы живем в правовом государстве. И должны уважать этих партизан! Мы должны дать им осмыслить свои поступки. Если мы оставим их в покое, то на кого они будут похожи? На трусов, на бездельников, на ловкачей. Преследуя их, мы делаем из них героев, а это помогает жить. И умирать. Бофор не разделяет мою точку зрения. Тем лучше. Эта история партизанства на плато Веркор его бесит. Остальные партизанские отряды его скорее забавляют, но он просто зациклился на Веркоре. Хотя и непонятно почему. Они там, на Веркоре, ничуть не лучше и не многочисленнее, чем в других местах. Но это Веркор. Я тебе говорил об этом? Он выходит в отставку, но будет продолжать руководить проектом «Семьдесят два». Я часто думал о том, какой была его истинная мотивация: отечество в опасности, новая и зачищенная Франция, — все это красивые аргументы, это нравилось, это позволяло увлечь за собой войска, но уверен, что есть более глубокая причина. В конце концов, пусть до нее докапываются другие, если им это интересно, а меня это больше не трогает. Полагаю, что я свою задачу выполнил. Я отдал ей самые прекрасные годы жизни, скоро мне исполнится пятьдесят, я слишком стар, чтобы казнить стариков, я хочу другого.

— Чего, например?

— Пока не знаю. Другого. Это так емко. Расскажи-ка лучше, как у тебя с работой, с сердечными делами?

24

Я рассказал. На сердечные дела, честное слово, жаловаться не приходилось: мы с Мелани переехали в трехкомнатную квартиру в семнадцатом округе с окнами во двор. Она торопила меня поскорее завести детишек, но я никак не решался: стоило ли рожать ребенка, которому я могу обеспечить лишь семьдесят два года жизни? Игра не стоила свеч.

Что же касалось моего сыскного агентства, то оно процветало. Перед появлявшимися конкурентами у меня было преимущество в стаже и опыте работы, а также в представленных мне льготах. В затруднительных случаях я упоминал о моих родственных связях с Кузеном Максом, и комиссариаты полиции сразу же сводили меня со своими информаторами, разведка давала мне след подпольной организации, о которой ей недавно стало известно. Я работал уже по всему Иль-де-Франс, а также на западе центральной части страны и на юго-западе. Я отказался от услуг служб осведомителей в других регионах, мне не хотелось быть заваленным работой: примера Кузена Макса было достаточно для того, чтобы меня образумить. Пьер и Франсуа уже работали целый рабочий день, они занимались первичными контактами. Как только кто-нибудь из наших осведомителей нам звонил, они сразу же отправлялись на место для проверки информации. Сколько раз мы выезжали зря: по доброй воле или из-за недостоверности данных, но осведомители наводили нас и на ложный след. Однажды я вихрем ворвался в какой-то сарай, где вокруг костра собрались скауты, их палатки ввели всех в заблуждение. В другой раз я нарушил трансцендентную медитацию неподалеку от Ла Вильетт[17]. Но не будем об этом.

Мои помощники работали с доносчиком. Интересно было наблюдать за его лицом, за бегающим взглядом, за улыбкой при виде пачки денег — этих тридцати сребреников, которые он хватал когтистыми лапами гиены. Как он узнал о существовании партизанского отряда? Видел ли он их своими глазами? Сколько времени он существует? Сколько в нем человек? Он базируется в одном месте или кочует? Какова система снабжения? Личности руководителей, пути подхода, возможности отхода, поддержка среди населения, и т. д. и т. п.