Дороже титулов и злата - [2]

— День добрый, — поднялся ей навстречу Маслеников-старший. — Все ли ладно в вашем дому?

— И вам день добрый, Петр Егорович, — склонила голову Груша, отвечая на его приветствие и поклон Дмитрия. — Все, слава Богу, хорошо. Да вы присаживайтесь. Может, чаю откушать желаете или кофею?

— Благодарствуйте, Аграфена Ниловна. Но сначала хотели бы мы с вами о важном деле переговорить…

— Петр Егорович, — не совсем учтиво перебила его Аграфена, — как удачно, что вы пришли. Я вот о чем попросить хотела… Хочу в Саратов к бабушке съездить погостить.

— Что за оказия такая? — удивленно приподнял кустистые брови Маслеников. — Али случилось что?

— Нет, не тревожьтесь. Просто соскучилась. Давно у бабеньки с дядюшкой не бывала. Последний раз еще до… кончины батюшки, упокой Господи его душу. Посему прошу вас дать любезное разрешение, как опекуна, на этот вояж. — Девушка смотрела только на Петра Егоровича, боясь, что если взглянет на Дмитрия, то непременно расплачется.

— Да… то есть как же это… Я, конечно, не против. Коль хочешь повидать родных — поезжай. Только…

— Вот и благодарствуйте, Петр Егорович, — с облегчением отозвалась Аграфена. — За меня не беспокойтесь. Со мной непременно тетушка поедет да еще горничная Настя. А как доберемся до места, обязательно вам отпишу.

— Все же, Аграфена Ниловна, не о том мы с вами побеседовать пришли, — вернулся опекун к занимавшему его вопросу. — Неужто не любопытно узнать? — Он многозначительно посмотрел на Грушу, а затем перевел взгляд на сына, несколько отстраненно наблюдавшего за их разговором.

— Полагаю, я знаю, о чем вы хотите вести речь… Прошу вас не торопите меня, я еще не совсем оправилась… как будто вчера… — В глазах Груши заблестели слезы.

— Аграфена Ниловна, ваш батюшка и друг мой незабвенный вполне ясно выразил свою волю. Не след нам долго раздумывать и откладывать ее исполнение, — настаивал Петр Егорович. — Да и для управления делами торговыми крепкая мужская рука надобна.

— Волю отца я помню и уважаю. Но не время об этом сейчас. Не могу я пока ни о веселии, ни о делах, ни о… свадьбе думать.

Слезы сами собой хлынули у нее из глаз. Опекун расстроенно махнул рукой:

— Ну будет, будет, дитя. Никто тебя не неволит. Езжай себе, поживи под бабкиным крылом. А долго ли гостить там собираешься?

— Месяц, другой. До осени, думаю, вернуться, — вытирая слезы батистовым платочком и кляня себя за то, что так по-детски разревелась перед Маслениковыми, ответила Аграфена.

— Вот и складно все получается. Осень — самое время для свадеб, — поднялся с кресла умиротворенный Петр Егорович, а за ним последовал и Дмитрий, вздохнувший, как показалось Груше, с облегчением. — А покуда, прощайте. Доброго вам здоровья. Наши поклоны любезной Олимпиаде Фоминичне.

— До свидания, Петр Егорович… Дмитрий Петрович.

На пороге опекун обернулся:

— До отъезда я еще зайду проведать, ладно ли все собрано. От Нижнего до Саратова дорога не близкая.

Когда они вышли, Аграфена в бессилии опустилась в кресло. Решение поехать к бабушке Аграфене Федоровне Селивановой, что проживала с сыном своим и его шумным семейством в Саратове, пришло неожиданно. Не могла она более не то что в одном доме, но и в одном городе оставаться с Дмитрием Маслениковым. Не люба, вишь, она ему. Волосы и конопушки ему не нравятся! Аграфена посмотрела в зеркало, что висело меж окон зальцы. Все так же милая девушка, что и давеча, отражалась в нем, и была она, несомненно, рыжая. Сама Груша всегда гордилась своими волосами: густые, вьющиеся, цвета осенней листвы. Батюшка говаривал, что в них солнышко закатное запуталось, когда доченька на свет появилась. В остальном, пожалуй, прав ехидна Митяня. Не хороши веснушки, вот только свести их никакой возможности нету. И худенькая, не в пример другим купеческим дочерям. Аграфена тяжело вздохнула. За дверью послышался шорох.

— Тетушка! — позвала Груша. — Будет вам у дверей-то топтаться, ступайте сюда.

После нескольких секунд тишины дверь решительно распахнулась, и в зальцу вплыла Олимпиада Фоминична.

— Что это ты удумала, егоза? — недовольным тоном начала она. — Что за вояжи такие скоропалительные? С чего это нам понадобилось трястись до Саратова?

Вопросы сыпались из нее, как из прохудившегося мешка, и каждый острой болью отдавался в висках племянницы. Подняв влажные от недавних слез глаза, она сказала, стараясь придать голосу должную твердость:

— Это дело решенное.

— Когда ж ты его успела решить? Не грех и со старшими посоветоваться, — начала было распаляться Олимпиада Фоминична, но, увидев слезы в глазах девушки, всполошилась: — Да что стряслось-то, голубка моя? Обидел никак Петр Егорович? До седых волос дожил, а никакой деликатности с женчинами не признает. Али Димитрий чем не угодил? Дождутся ужо они у меня…

Она прижала Грушу к своей пышной груди и успокаивающе начала гладить мягкой ладошкой по пышным кудрям. Аграфена будто наяву увидела живописную картинку ожесточенной, но бескровной баталии: тетушка, как трехмачтовый фрегат, атакует неповоротливого Петра Егоровича и его самодовольного сыночка, а затем разбивает их в пух и прах, к полному восторгу благосклонной публики, то бишь ее, Грушиному, удовольствию. Увы! Сей славной тетушкиной виктории допустить было нельзя.