Дорогой, это смерть! - [25]

– Не нравится.

– Тогда почему ты не сказал об этом мне? Я не буду называть тебя клопом. Я ведь всем на свете друг. Мне все это очень даже не нравилось.

– Лучше не трогай меня, ладно? – сказал я, подбирая слова самым тщательнейшим образом. – Ты портишь мне весь отдых.

Это его доканало. Он заржал точно чокнутый и хлопнул себя рукой по животу. Потом заткнулся, сделал разворот на сто восемьдесят и отбыл. Он держал путь в дальний конец зала, и у меня слегка полегчало на душе. Но не надолго, потому что он причалил к столику, за которым восседал Джордж Мэдисон и бросил там якорь.

– Крошка, мне здесь как-то не по себе. И нервишки пошаливают, – сказал я. – Вон там Шутник с твоим муженьком. Кому-то может показаться странным, что мы сидим с тобой.

Она вся позеленела.

– Тогда давай отсюда уйдем.

– Давай. По воздуху. – Я глотнул его, как выброшенная из воды рыба. – Хотя бы попытаемся.

Я привстал, и тут случилось нечто странное. Когда я отодвинул стул, он, отъехав назад дюймов на шесть, вдруг запнулся, вернулся назад и стукнулся о мои ноги. Я плюхнулся на сидение и обернулся.

Сзади за столиком на четверых, где восседало шестеро, был один тип моих габаритов, то есть весьма внушительных. Так вот, этот самый тип отфутболил мой стул назад ко мне, и теперь его ножища покоилась на спинке. Я не знал, кто он такой и что из себя представляет, хотя это последнее не представляло труда угадать. У него была физиономия бывшего боксера, который стал бывшим ввиду своей очевидной непригодности: приплюснутый нос, торчащие в разные стороны уши, шрам во весь лоб. Он качал головой – вперед-назад, вперед-назад – и молчал. Ему и не нужно было что-либо говорить. Его пять дружков были самых разных габаритов и степеней уродства. Они тоже качали головами, не одобряя моего поведения.

– Не обращай на них внимания, Глория, – сказал я, снова повернувшись к ней. – Знаешь, а мне тут несмотря ни на что нравится.

Она все поняла, осушила залпом свой стакан, схватила другой, только что принесенный официантом и жадно к нему припала. Я оказался расторопней – разделался с моим виски куда раньше, чем она и велел повторить. Если накачаешься, многое становится проще.

Обычно после такого количества виски со льдом из моего желудка поднимается теплая волна радости бытия. Теперь эта волна достигла самой макушки, но я все еще не начал радоваться жизни. Я осушил еще один стакан и стало чуть-чуть легче. Я не имел представления о том, что может произойти дальше, но что-то готовилось, и даже дураку было ясно, что поварами были Шутник и Мэдисон Смерть-на-месте, – то ли вдвоем, то ли каждый поодиночке.

– Слишком много поваров, – сказал я.

– Да, сэр, слишком много воров.

– Не воров.

– Воров, воров. Все они тут воры. Я не собирался с ней спорить.

– Я не совсем то имел в виду, – уточнил я. – Мне не нравится, что Шутник и Джордж сидят вместе. Эти два головореза.

Глория несколько минут молча на меня смотрела.

– Наверное, они решили, что два головореза лучше, чем один головорез, – медленно изрекла она. И рассмеялась.

Я больше не стал распространяться на этот счет. Возможно, они решили, что я охочусь за бумагами. Они и еще какая-нибудь тысчонка бандюг. Не скрою, я бы с удовольствием поискал эти бумаги, если бы сумел отсюда выбраться. Особенно после того, что услышал от Глории.

Она оказалась милой малышкой.

– Глория, – сказал я. – Ты моя милашка. Ты мне очень нравишься.

– Ты тоже милашка. И тоже мне нравишься. Итак, я кое-что понял, именно здесь, хотя здесь мне больше нечего было делать, в особенности после того, как сгустились тучи. А что если меня нарочно сюда заманили? Хотя нет, никто меня не заманивал – я сам свалял дурака. Не исключено, что официант тоже из их синдиката. Он мог подлить мне в виски воды из-под крана, а мексиканская вода такова, что можно запросто сыграть в ящик. Мои размышления прервали фанфары оркестра, а с утеса сзади нас на танцплощадку упал сноп света. Наступило время шоу. Церемонимейстер вытащил на середину площадки микрофон и сказал что-то по-испански.

– Сейчас начнется представление, – обратился я к Глории. – Думаю, это будет грандиозно.

Церемонимейстер перешел на английский и объявил Марию Кармен, танцовщицу-акробатку.

Глава 9

Наш столик находился в нескольких футах от края танцплощадки в самом центре зала, поэтому наши места оказались самыми лучшими. Вспомнив Марию, я был очень этому рад и чуть-чуть повернул свой стул, чтобы было удобней смотреть. Церемонимейстер убрал микрофон, вся площадка была теперь залита светом прожектора. На сцену вышла Мария Кармен.

Я думал, что она самых что ни на есть стандартных размеров, однако теперь понял, что обманулся, ибо видел ее в одежде. На ней и сейчас кое-что было надето, но что это была за одежда. Ее бюст, который оказался отнюдь не стандартных размеров, прикрывало что-то вроде бюстгальтера. А еще на ней были облегающие трусики, похоже, из тонкого, но очень прочного материала, так как они не порвались, когда Мария начала свое шоу. Что ж, хорошего понемножку.

Она была босая; медленно направившись в середину сцены и поклонившись в ответ на громкие аплодисменты, в которые и я внес свою лепту, Мария стала раскачиваться. Я последовал ее примеру. Барабанщик из оркестра начал выбивать дробь, сперва тихо, потом все громче и громче. Мария стояла в самом центре площадки лицом к публике, широко расставив ноги. Она начала медленно клониться назад, в обычный мостик. Но обычным все было лишь в самом начале. Вместо того, чтобы коснуться руками пола, она гнулась назад до тех пор, пока ее голова не очутилась между ног. Находясь в этой необычной позе, она широко улыбнулась.