Дорогой чести - [23]
В академической канцелярии сказали, что профессор Иванов ведет пейзажный класс три раза в неделю, а сегодня ищите его в Эрмитаже при Зимнем дворце, где заведует рисунками, принадлежащими государю.
«Ах ты, только что мимо проехал! Но если уж забрался на Васильевский, так не узнать ли у Брунсов? Конечно, старики умерли…»
Пошел пешком в Третью линию. Сколько новых домов! Все каменные, двух- да трехэтажные. Но между ними та же калитка в крашеном заборе и надпись на ней «Tischler»[4]. И ниже по-русски: «Здесь принимают заказ на мебел». Брякнул кольцом раз, другой, потянул за проволоку — все как прежде. Вошел на знакомый двор. В дверях домика показался средних лет немец.
— Что угодно, господин офицер? Мебели заказывать? — спросил он, одной рукой вынув изо рта фарфоровую трубку на гибком чубуке, другой приподнимая вязаный колпак.
«А это один из внуков старого Брунса — кажется, Карл…» — подумал Непейцын и ответил:
— Нет, я насчет квартиры, не сдадите ли?
— Мы никогда не сдавали, — с достоинством ответит немец и взял трубку в зубы.
— А дедушка ваш сдавал. Я сам тут жил. — Сергей Васильевич указал на окна за присыпанными снегом кустами шиповника.
Брунс уставился в лицо посетителя. Потом перевел глаза на его ногу и снова, уже поспешно, вынул трубку изо рта.
— О, Герр Непейкин! — воскликнул он с неподдельной радостью. — Вы ли? Mein lieber Grossvater[5] часто поминал, как были дитё и кушать сюда к Филиппу приходили из корпус. А Филипп, Филя ваш, живой? Столярит? Но пожалуйте в комнаты. Lotte, komm her, sieh auf unseren teueren Gast[6].
Пожилая круглолицая немка вышла из кухни и сделала книксен Непейцыну.
— Ваш шинель, благородный господин! Erinnerst du dich, ich habe dir von dem mechanischen Fuss des Herren russischen Offizieren erzahlt. Sie wollen wieder bei uns ein Zimmer mieten, wie damals zu Lebzeiten des Grossvaters[7]. Садитесь, герр Непейкин, прошу вас. Надолго ли хотите вы комнату? А сколько у вас слуги? Лошади? Ах, так? Как раз через месяц приедет из Ревель ее брат с жена и трое дети, мы его обещали у себя селить… Нет, нет. Наши сыновья не захотели столяр быть, они в школе придворное садоводство, в Царское Село, дома приезжают только по воскресенье. Хорошее дело, но фирме конец… Однако что моя фирма, когда прусская армия разбита! Нет Великого Фридриха на сей дерзкий Наполеон. Я так боюсь за русскую державу! Уж ежели он пруссаков разбил.
Вечером водворились у Брунсов. Хорошо, что немцы берегут свои гнезда, что внук старого Брунса такой же добродушный. И приятно, что двадцать пять лет назад тут ночевал дяденька, когда определял их в корпус…
Назавтра поехал в Эрмитаж — не откладывая, сыскать Иванова. И самому не терпелось повидаться, и Петя томился решением своей судьбы.
После вчерашнего Непейцын не отпустил извозчика у дверей около Зимней канавки. Лакей в придворной ливрее сказал уверенно:
— Ноне, ваше высокоблагородье, господин Иванов в Академии художеств.
— Да ты точно ли знаешь, любезный?
— Как же-с, все господа чиновники мимо меня к должности идут. А Михайло Матвеевич завсегда по середам тамо. Коли вам квартеру ихнюю угодно, то в соседнем дому, под театром.
Бранясь, что вчера не спросил в Академии расписание Иванова, поехал назад на Васильевский. По длинным, гулким коридорам, где гуляли сквозняки и запах нужников, спрашивая встречных, добрался-таки до класса, где занимался Иванов.
Переступив порог, оказался в большой, с закопченным потолком комнате. Холодно почти так же, как в коридорах. Десяток учеников-подростков, кутаясь в поношенные епанчи, копируют стоящую на мольберте картину — руины на берегу реки и деревья, согнутые сильным ветром. За спинами учеников, заглядывая на их работы, прохаживается плотный господин в меховой шапке и шубе. Обернулся к двери, верно думая увидеть опоздавшего ученика.
— Кого вам угодно, сударь?
Только по звуку голоса Сергей Васильевич узнал Иванова, так полнота и прическа без буклей и пудры изменили его. Да и держаться стал уверенно, неторопливо. Всматриваясь, вскинул круглый подбородок, открыв высокий белый галстук, под которым висит такой же, как у гостя, Анненский крест.
Непейцын пошел навстречу, держа трость под шинелью и оттого чуть больше припадая на искусственную ногу.
— Неужто Сергей Васильевич? — спросил Иванов и открыл объятия: — Ну, здравствуйте, душа моя! Вот уж сколько лет, сколько зим! — Он обернулся к ученикам: — Прошу писать, господа. Друг давнишний, видите, приехал. Я несколько отвлекусь. — И снова к Непейцыну: — Надолго ли? Где пристали? Как Филя ваш, Фома?
Через пять минут условились, что Сергей Васильевич зайдет сюда же спустя два часа и поедут обедать к Иванову.
Идти домой? Но он не утомлен и есть не хочется. Вот что! Зайти в Шляхетский, то бишь ныне Первый, корпус, справиться, не здесь ли Тумановские. С похоронами Фомы так и не узнал, в котором они учатся. А коли здесь, то повидать, спросить, везти им в камору тульские гостинцы или там всё кадеты растащат и предпочтут на Третью линию приходить?
Швейцар в полутемной сводчатой прихожей корпуса сказал, что такого прозвания будто не слыхивал. Но где упомнить, ежели всех-то барчат до семи сотен?
Повесть В. М. Глинки построена на материале русской истории XIX века. Высокие литературные достоинства повести в соединении с глубокими научными знаниями их автора, одного из лучших знатоков русского исторического быта XVIII–XIX веков, будут интересны современному читателю, испытывающему интерес к отечественной истории.
Исторический роман, в центре которого судьба простого русского солдата, погибшего во время пожара Зимнего дворца в 1837 г.Действие романа происходит в Зимнем дворце в Петербурге и в крепостной деревне Тульской губернии.Иванов погибает при пожаре Зимнего дворца, спасая художественные ценности. О его гибели и предыдущей службе говорят скупые строки официальных документов, ставших исходными данными для писателя, не один год собиравшего необходимые для романа материалы.
Владислав Михайлович Глинка (1903–1983) – историк, много лет проработавший в Государственном Эрмитаже, автор десятка книг научного и беллетристического содержания – пользовался в научной среде непререкаемым авторитетом как знаток русского XIX века. Он пережил блокаду Ленинграда с самого начала до самого конца, работая в это тяжелое время хранителем в Эрмитаже, фельдшером в госпитале и одновременно отвечая за сохранение коллекций ИРЛИ АН СССР («Пушкинский дом»). Рукопись «Воспоминаний о блокаде» была обнаружена наследниками В.
Повесть В. М. Глинки построена на материале русской истории первой четверти XIX века. В центре повести — простой солдат, находившийся 14 декабря 1825 года на Сенатской площади.Высокие литературные достоинства повести в соединении с глубокими научными знаниями их автора, одного из лучших знатоков русского исторического быта XVIII−XIX веков, будут интересны современному читателю, испытывающему интерес к отечественной истории.Для среднего и старшего возраста.
Жизнь известного русского художника-гравера Лаврентия Авксентьевича Серякова (1824–1881) — редкий пример упорного, всепобеждающего трудолюбия и удивительной преданности искусству.Сын крепостного крестьянина, сданного в солдаты, Серяков уже восьмилетним ребенком был зачислен на военную службу, но жестокая муштра и телесные наказания не убили в нем жажду знаний и страсть к рисованию.Побывав последовательно полковым певчим и музыкантом, учителем солдатских детей — кантонистов, военным писарем и топографом, самоучкой овладев гравированием на дереве, Серяков «чудом» попал в число учеников Академии художеств и, блестяще ее окончив, достиг в искусстве гравирования по дереву небывалых до того высот — смог воспроизводить для печати прославленные произведения живописи.Первый русский художник, получивший почетное звание академика за гравирование на дереве, Л. А. Серяков был автором многих сотен гравюр, украсивших русские художественные издания 1840–1870 годов, и подготовил ряд граверов — продолжателей своего дела.
Повести В. М. Глинки построены на материале русской истории XIX века. Высокие литературные достоинства повестей в соединении с глубокими научными знаниями их автора, одного из лучших знатоков русского исторического быта XVIII–XIX веков, будут интересны современному читателю, испытывающему интерес к отечественной истории.
Владимир Войнович начал свою литературную деятельность как поэт. В содружестве с разными композиторами он написал много песен. Среди них — широко известные «Комсомольцы двадцатого года» и «Я верю, друзья…», ставшая гимном советских космонавтов. В 1961 году писатель опубликовал первую повесть — «Мы здесь живем». Затем вышли повести «Хочу быть честным» и «Два товарища». Пьесы, написанные по этим повестям, поставлены многими театрами страны. «Степень доверия» — первая историческая повесть Войновича.
«Преследовать безостановочно одну и ту же цель – в этом тайна успеха. А что такое успех? Мне кажется, он не в аплодисментах толпы, а скорее в том удовлетворении, которое получаешь от приближения к совершенству. Когда-то я думала, что успех – это счастье. Я ошибалась. Счастье – мотылек, который чарует на миг и улетает». Невероятная история величайшей балерины Анны Павловой в новом романе от автора бестселлеров «Княгиня Ольга» и «Последняя любовь Екатерины Великой»! С тех самых пор, как маленькая Анна затаив дыхание впервые смотрела «Спящую красавицу», увлечение театром стало для будущей величайшей балерины смыслом жизни, началом восхождения на вершину мировой славы.
Главные герои романа – К. Маркс и Ф. Энгельс – появляются перед читателем в напряженные дни революции 1848 – 1849 годов. Мы видим великих революционеров на всем протяжении их жизни: за письменным столом и на баррикадах, в редакционных кабинетах, в беседах с друзьями и в идейных спорах с противниками, в заботах о текущем дне и в размышлениях о будущем человечества – и всегда они остаются людьми большой души, глубокого ума, ярких, своеобразных характеров, людьми мысли, принципа, чести.Публикации автора о Марксе и Энгельсе: – отдельные рассказы в периодической печати (с 1959); – «Ничего, кроме всей жизни» (1971, 1975); – «Его назовут генералом» (1978); – «Эоловы арфы» (1982, 1983, 1986); – «Я все еще влюблен» (1987).
«Редко где найдется столько мрачных, резких и странных влияний на душу человека, как в Петербурге… Здесь и на улицах как в комнатах без форточек». Ф. М. Достоевский «Преступление и наказание» «… Петербург, не знаю почему, для меня всегда казался какою-то тайною. Еще с детства, почти затерянный, заброшенный в Петербург, я как-то все боялся его». Ф. М. Достоевский «Петербургские сновидения»Строительство Северной столицы началось на местах многочисленных языческих капищ и колдовских шведских местах. Именно это и послужило причиной того, что город стали считать проклятым. Плохой славой пользуется и Михайловский замок, где заговорщики убили Павла I.
Когда-то своим актерским талантом и красотой Вивьен покорила Голливуд. В лице очаровательного Джио Моретти она обрела любовь, после чего пара переехала в старинное родовое поместье. Сказка, о которой мечтает каждая женщина, стала явью. Но те дни канули в прошлое, блеск славы потускнел, а пламя любви угасло… Страшное событие, произошедшее в замке, разрушило счастье Вивьен. Теперь она живет в одиночестве в старинном особняке Барбароссы, храня его секреты. Но в жизни героини появляется молодая горничная Люси.
Генезис «интеллигентской» русофобии Б. Садовской попытался раскрыть в обращенной к эпохе императора Николая I повести «Кровавая звезда», масштабной по содержанию и поставленным вопросам. Повесть эту можно воспринимать в качестве своеобразного пролога к «Шестому часу»; впрочем, она, может быть, и написана как раз с этой целью. Кровавая звезда здесь — «темно-красный пятиугольник» (который после 1917 года большевики сделают своей государственной эмблемой), символ масонских кругов, по сути своей — такова концепция автора — антирусских, антиправославных, антимонархических. В «Кровавой звезде» рассказывается, как идеологам русофобии (иностранцам! — такой акцент важен для автора) удалось вовлечь в свои сети цесаревича Александра, будущего императора-освободителя Александра II.
Повесть о полковнике Сергее Непейцыне, герое штурма Очакова и Отечественной войны 1812 года. Лишившись ноги в бою под Очаковом, Сергей Непейцын продолжал служить в русской армии и отличился храбростью, участвуя в сражениях 1812 года. Со страниц повести встает широкая и противоречивая панорама жизни общества в конце XVIII — начале XIX века.