Дороги в горах - [63]

— Конечно… Чего хорошего… Ну, давай спать, а то поздно.

Они стали уже засыпать, когда послышался резкий стук в окно. Зина вздрогнула:

— Ой, это Федор! Клава!.. Меня здесь нет.

Клава приподняла с подушки голову, но Марфа Сидоровна сказала:

— Лежите, я его сама отправлю.

В тишине было слышно, как скрипнула под Марфой Сидоровной деревянная кровать. Вот она неторопливо подошла к двери, открыла ее и с порога спросила:

— Кто там? А, ты, Федор? Что это тебя по ночам носит?.. Кого? Зины? Нет, да зачем она к нам в такое время? Как же это ты достукался?.. Жену потерял… Правду говорю… Что, я обманывать стану. Не хватало еще… Выходит, заслужил, если сбежала.

Двери захлопнулись. Марфа Сидоровна вернулась, улеглась на кровати, а потом уже сказала:

— Не верит. Говорит, больше негде быть. Ишь, забеспокоился…

Клава придвинулась плотнее к Зине.

— А ты утром перед работой зайдешь домой?

— Не знаю. Не хочется. Глядеть на него тошно стало.

— Как же так? Ты его любишь?

Зина долго молчала.

— Хочется, чтобы он самостоятельным стал. Только как его сделать таким? Сплошная мука.

— А почему ему обязательно на ферму идти? Пусть сидит в конторе, если нравится.

— Так нечего тогда было болтать! Кто раззвонил? Ты сама говорила — не по душе такие люди. А кому они по душе? Нельзя жить трепачом.

— Это да… — Клава повернулась на спину.

— Ну, давай спать, а то всю ночь проговорим. Только вряд ли я усну. Такая забота…

— Да-а. — Клава опять повернулась на бок, прижалась к Зине. — Вот до этого года я даже не представляла, как тяжело иногда бывает. Без мамы жила, думала: с ума сойду. Хоть в петлю лезь. А теперь вспоминать смешно. И у тебя так… Все пройдет, уладится.

— Хотя бы уладилось. Ну, спим…

Клава замолкла, закрыла глаза, но сон не приходил. Сначала она думала о Федоре, а потом стала думать вообще о людях. Какие они разные. И как трудно бывает узнать, хорошие они или плохие. Вот Федор все время казался хорошим… А Игорь, интересно, какой? Он-то, наверное, хороший. Хотя скоро человека, оказывается, не узнаешь. Она полгода училась с Игорем в одном классе, и все. Да и что она тогда понимала? Глупая была… Так и остался Игорь непонятным. Любимый, но непонятный. Письма от него идут тоже непонятные. То холодные, как снег, а то вдруг начнет он в них рассказывать о своих чувствах. Уверять, что жить без нее не может, никак не дождется лета. А уж скоро, скоро лето. Еще несколько месяцев, и они увидятся. Ох, скорей бы… Наверное, не дождешься…

…Утром, когда Клава и Марфа Сидоровна собирались на дойку, а Зина, хотя не спала, лежала в постели, натянув до подбородка одеяло, пришла свекровь Зины.

— Доброе утро! — приветливо сказала она.

— Доброе утро, — ответила Марфа Сидоровна.

— На работу собираетесь? — Ивановна будто ненароком покосилась на кровать, где лежала Зина.

— Да, на работу, — отозвалась Марфа Сидоровна, доставая с печи свои подшитые пимы.

Старуха справилась о здоровье Марфы Сидоровны, о делах на ферме, а потом обратилась к снохе:

— А я за тобой, Зина. Иди-ка, помоги мне. Голову да ножки взялась палить на холодец. Развела канитель и никак не оправлюсь.

Зина несколько секунд не двигалась, растерянно думая, как ей поступить. Потом сказала:

— Мне ведь на работу скоро.

— До работы еще управимся. Долго ли вдвоем?

Зина поднялась с явной неохотой. Так же неохотно надела платье, кое-как поправила растрепавшиеся волосы. Во дворе свекровь сказала:

— Ты что же это, девка, в бега ударилась?

— Сами знаете… — сухо заметила Зина.

— Знать-то знаю, но всему мера бывает. Он всю ночь места себе не находил.

— Ну и пусть… Это ему на пользу.

— На пользу… Можно и добром договориться. Да и незачем сор из избы выносить.

Зина молчала.

* * *

После дойки коров, когда слили во фляги молоко и отогрелись около печки, Марфа Сидоровна предложила дочери:

— Григорий Степанович уезжает. Немало доброго для колхоза сделал. Проводить надо.

— И я пойду, — бойко выпалила Эркелей.

— Да, проводить надо. Хороший был человек, — покачивая головой, сказала Чинчей таким тоном, будто Кузин уже покоился на кладбище.

— Хороший? А зачем же выбирали Ковалева? — с обидой спросила Марфа Сидоровна. — С Григорием Степановичем я семь лет работала. Всяко бывало… Ночи доводилось не спать… Хороший человек. А вы, не задумываясь, сменили его на нового. Жаль, меня не было. Я бы сказала…

Чинчей не спеша достала с припечка трубку с длинным, чуть не в полметра, чубуком и, набивая ее махоркой, ответила Марфе Сидоровне вопросом:

— Э, когда новый лучше, почему не сменять?

— Да как вы узнали, что новый лучше?

— Видали… Все видали.

— Так и увидали! — стояла на своем Марфа Сидоровна.

— Лучше, мама, и не спорь, пожалуйста, — вмешалась в разговор Клава. — Сама тоже убедишься.

— А ты-то как знаешь? — рассердилась Марфа Сидоровна. — Заладила, как сорока. Чего бы понимала…

Лицо Клавы вспыхнуло. Комкая в руках концы клетчатого платка, девушка отошла в угол.

— Ну, пусть, по-твоему, не понимаю. Зато колхозники все голосовали за Ковалева. Что же, они тоже не понимают? Кузин, может, и хороший, но только он отстал. И с людьми работать не умеет. Вот Бабах… Лучшим чабаном стал, а Кузин не хотел принимать его в колхоз. Говорит, пьяница мне не нужен. И еще есть факты. Валерий Сергеевич их приводил… А Ласточку кто хотел прирезать?