Дороги в горах - [62]

— Слушай, долго ты будешь в молчанки играть? К чему это?

Зина продолжала лежать лицом к стене. Федор тронул ее за плечо.

— Я, кажется, с тобой разговариваю.

Зина повернула голову, потом неохотно поднялась, ладонями пригладила волосы.

— Ну что ты от меня хочешь?

— Как — что хочу? Хочу все выяснить. Нечего играть на нервах. Скажи ясно и конкретно: в чем дело?

— Не прикидывайся ребенком. Ни к чему это. Ты все понимаешь. — Зина решительно встала и, пройдя по комнате, села на диван. — Не могу я так больше. Стыдно! Из-за тебя на работу другой дорогой хожу — с Ковалевым встречаться стыдно. А Клава… Настроил девчонку, сам в кусты. Она теперь мучается.

— Ха, — презрительно выдохнул Федор. — Ты понимаешь, что говоришь? Ведь глупо, черт возьми, совершенно глупо. Из-за чего скандал заводишь? Вот скажи кому-нибудь — смеяться станут. Честное слово… Великое дело — на ферму раздумал пойти. Просто ищешь причины поссориться. Больше ничего… Выходит, человек не может изменить решения? Чепуха на постном масле. Хотел пойти на ферму, а потом не пошел. И чего тут особенного? Какая-то барская щепетильность. Только… И не смотри на меня такими глазами! — вспылил вдруг Федор. — Я не убил и не украл. Говоришь, а поступка моего понять не постаралась. Ведь о вас беспокоюсь. Будь я один, не задумывался бы…

Зина несколько раз порывалась возразить, но Федор не давал ей выговорить слова. Зина понимала, что Федор оправдывается. Конечно, в жизни всякое бывает. Случается, человек передумает, изменит решение. Но у Федора всегда так: говорит одно, а делает другое. Пообещает — не выполнит. Человек должен быть хозяином своему слову. А так что он за человек…

Зина вспомнила, как уходила от Федора. Это произошло из-за счетовода райфо Инессы. Парнем Федор ухаживал за ней, а когда Инесса уехала, он скоропалительно влюбился в Зину. Клятвенно уверял, что навек. Они поженились, родилась Иринка. Жили, кажется, неплохо, да вдруг в селе опять появилась Инесса, и Зина с горечью заметила, что Федор стал иначе относиться к ней.

Однажды, придя откуда-то под хмельком, заявил, что допустил в своей жизни большую ошибку. «Ошибку можно исправить», — сказала тогда Зина и в тот же вечер ушла с дочкой к знакомым. А наутро пришел Федор и клялся, что никогда не любил Инессу, а любит только ее, Зину. Пьяный мало ли что может сболтнуть.

— Что же молчишь? — спросил Федор, останавливаясь против жены. — Как в рот воды набрала.

— А что я скажу?

— Не крути, Федор, не крути. Не годится так, — вмешалась мать, неожиданно появившись в дверях горницы.

Федор исподлобья окинул старуху сердитым взглядом:

— Ты, мама, лучше бы не ввязывалась. Сами как-нибудь разберемся.

— Нет, не буду молчать! Ты вылитый отец, по его дорожке идешь. Сколько мне довелось за него поморгать! Все люди как люди, а он, как дым: в какую сторону ветер потянул — туда и стелется.

— Ну, хватит! — крикнул Федор, взмахивая руками. — Я не мальчишка… Взялись морали читать! Из-за чего шум устроили? Пустое дело. По-вашему, хоть ноги вытягивай, а иди на ферму. Радетели… Вот принесу завтра справку от врача…

Федор сел у стола, опустил голову.

— Сын ты мне, потому и обидно. Живешь по-заячьи. Скачешь во все стороны, ровно от кого прячешься.

Вскоре хлопнула дверь. Федор понял — Зина ушла из дома. «Ну и пусть охолонет на морозе. Подумаешь…» — постарался он успокоить себя.

Федор закурил и лег на кровать. Жадно затягиваясь дымом, думал. Так и уснул, держа в откинутой руке потухшую папиросу.

Проснулся Федор в первом часу. Зины не было.

Федор вышел в кухню, зачерпнул из кадки полную кружку воды и жадно выпил. Где же Зина? А что, если не придет? Как тогда… Совсем не придет…

Федор наспех оделся, вышел из дома и зашагал в темноту. В душе росла тревога.

Глава восьмая

Кровать была односпальной. Клаве и Зине, чтобы уместиться на ней, приходилось прижиматься друг к другу.

— Настоящей дояркой стала, — Зина обхватила обнаженной рукой шею Клавы. — От тебя так приятно молоком пахнет.

— Дела у нее налаживаются, — заметила Марфа Сидоровна.

— Знаешь, Зина, Ласточка ко мне так привыкла. Ни на шаг не отстает, пятки топчет. И остальные признали. Вот только Пеструха. Ох и характерец у нее.

— Привыкнет и Пеструха, — опять отозвалась из темноты Марфа Сидоровна.

— Ну, а как с подсосом? — спросила Зина. — Отучила?

— Двух отучила, остальные ни в какую. Опять же Пеструха больше всех артачится. А Ковалев говорит, Ласточку не следовало отучать от теленка. Знаешь почему? Она же симменталка третьего поколения. От нее нужно получить хорошее потомство. А телята с подсосом всегда лучше. Ведь материнским молоком кормятся.

— Ну, конечно… — согласилась Зина. — Ковалев-то за семьей уехал?

— Уехал.

— Хватит вам балаболить, — с напускной строгостью сказала Марфа Сидоровна. — Ведь тебя, Клава, утром не добудишься.

— Встану. — Клава еще плотнее прижалась к Зине и зашептала: — Эркелей-то наша… прямо смех… В Ковалева по уши втрескалась. Жить, говорит, без него не могу.

— Да что ты говоришь? Ну, а он?

— Он ничего… Ко всем одинаков.

— Ох и девка… — прошептала Зина.

— Она хорошая… Вот только какая-то непостоянная… Семь пятниц на неделе. Это ведь плохо? Правда, Зина?