Дороги шли через войну - [34]

Пулеметный расчет гвардии старшего сержанта Бобаджанова форсировал Одер не со своей ротой. Накануне броска через водную преграду старшего сержанта вызвали в штаб батальона. Там он получил задачу: войти с расчетом в состав группы гвардии капитана Позднякова — заместителя командира батальона. На группу возлагалось особое задание: форсировать Одер южнее участка полка, закрепиться на западном берегу и отвлечь на себя внимание вражеских сил.

Поздняков тщательно отбирал людей. В группу автоматчиков решено было включить несколько бойцов полковой разведки. Для усиления придавался расчет станкового пулемета.

Группа Позднякова переправлялась через Одер в пять часов утра. В этот предрассветный час было мглисто, сыро, холодно. С реки дул колючий ветер, с неба сыпала мокрая снежная крупа. Плыли на плотах без шума, без разговоров. Враг, видно, не ждал здесь наших воинов, а когда, осветив ракетами реку, обнаружил на ней плоты, помешать им уже не смог. Гвардейцы переправились без потерь, с ходу захватили небольшой плацдарм, заняли оборону и начали закрепляться. Поздняков торопил бойцов: гитлеровцы могли в любую минуту атаковать.

Над Одером медленно растекалась мгла. Поздняков связался по рации с командиром батальона и доложил, что группа закрепилась и готова к отражению вражеских атак.

— А вы не ждите, когда вас атакуют. Начинайте сами. Открывайте огонь, отвлекайте на себя как можно больше сил противника, — приказал комбат.

Вражеские мины ложились все гуще на позиции воинов группы. Несколько бойцов было ранено. В пулеметном расчете Бобаджанова осколок мины сразил Василия Хорунжего. Мирзо бросился к нему, оттащил от пулемета, расстегнул шинель, хотел перевязать, но было уже поздно. Василий и слова не проронил. Боль не исказила его лица; казалось, он не испытал ни малейшего страдания, только губы побелели, словно покрылись легким ледяным налетом.

— Эх, Вася, Вася… Как же так получилось?! — с тяжелым вздохом шептал Мирзо, прощаясь с боевым другом и помощником, отличным наводчиком.

Весь расчет тяжело переживал смерть Хорунжего. Однако на долгую печаль не было времени. Фашисты пошли в атаку. Мирзо лег за пулемет вместо Хорунжего.

— Приготовились… — предупредил старший сержант подчиненных. Он установил прицельное кольцо на нужное деление, совместил целик с мушкой, придал стволу нужное направление, наведя его на середину фашистской цепи. Крепко сжимая рукоятки затыльника, Мирзо хладнокровно выжидал, подпуская врагов на близкое расстояние. Казалось, в его груди все замерло, и только сердце стучало все сильней и сильней.

«Огонь!» — скомандовал себе Мирзо и нажал на спусковой рычаг. Он дал длинную очередь, отпустил гашетку, перевел ствол чуть вправо, уточнил наводку и снова нажал на спуск. И еще длинная очередь, и еще… Справа и сзади слышались автоматные очереди, более глухие и более короткие. Это вели огонь бойцы Позднякова. В прорезь прицела Мирзо видел, как падали солдаты противника, как редела цепь атакующих, как они остановились, залегли…

Гвардии капитан Поздняков дал команду прекратить огонь. Наступила передышка. Пошел снег — мелкий, колючий. Острые крупинки падали на лица, падали и на ствол пулемета. Мирзо видел, как они таяли, едва прикоснувшись к нагревшемуся металлу.

К пулеметчикам пришел капитан Поздняков — как всегда спокойный, подтянутый. Казалось, ничто не могло вывести его из равновесия. Капитан легко спрыгнул в окоп, огляделся.

— Значит, и у вас есть потери? — спросил он. — Как фамилия солдата?

Бобаджанов ответил:

— Хорунжий Василий. Осколок мины пробил шею под самой каской. Умер сразу.

Лицо Позднякова помрачнело. Он достал из полевой сумки небольшой лист бумаги, карандаш и занес Хорунжего в список погибших бойцов.

— Это уже шестой, — уловив вопрос Бобаджанова, сказал капитан. — К сожалению, без жертв не обойтись. А сражаемся мы здесь не зря. Южнее Олау начали форсирование главные силы нашего полка. Мы оттягиваем часть войск противника на себя. Одну атаку отбили. Но надо быть готовыми к следующим. Пока есть время, углубляйте окоп, оборудуйте запасную позицию вон там, у кустов, ближе к дороге, ведущей к Олау. На вас надеюсь.

— Не подведем, — ответил Мирзо и отдал нужные распоряжения.

Передышка длилась недолго. Внизу послышались крики, стрельба — гитлеровцы поднялись и вновь ринулись на наши позиции. Враг, видимо, получил подкрепление, и теперь ударит сильнее. Так и получилось. И снова заговорил «максим», застрочили ППШ, из окопов в наступающих полетели гранаты. Мирзо опять вел огонь сам, вместо наводчика. Быстро кончилась первая лента. Помощник наводчика Ощан достал из коробки новую, вставил наконечник в окно приемника и только стал протягивать ленту влево, как вражеская пуля ударила бойца в грудь. Ощан присел и замер навсегда…

— Гриша! — крикнул Мирзо, все еще не веря в случившееся.

Над безжизненным телом Ощана склонился Юлдашев. Приложив к груди ухо, он с минуту молчал, а потом сказал Бобаджанову:

— Все, командир. Отвоевался…

Боль за товарищей и злость на врага пронзили сердце старшего сержанта. Мирзо готов был заплакать, и он бы заплакал, если б мог. Уже двое погибли на этой высоте, на этом одерском пятачке, захваченном гвардейцами. Хорунжий и Ощан — какие были ребята! Прошли вместе почти всю Украину, Польшу. Осталось немного идти, и вот все, конец.