Дороги шли через войну - [13]

Однажды вечером, оставив в окопах у пулеметов только дежурных наблюдателей, гвардии младший лейтенант Дронов построил взвод и объявил:

— Давайте попробуем спеть новый Гимн Советского Союза. Красноармеец Силкин, три шага вперед — марш!

Силкин вышел из строя, сделал такой вздох, что на груди звякнули медали, взмахнул рукой, словно дирижерской палочкой, и негромко запел:

Союз нерушимый республик свободных

Сплотила навели великая Русь…

Дронов и Мирзо разом подхватили:

Да здравствует созданный волей народов

Единый, могучий Советский Союз!

Все новые и новые голоса вливались в хор — словно ручьи втекали в реку, делая ее широкой и бурной. Пели Пугачев и Юлдашев, Цыбулько и Хорунжий. Пел весь взвод — дружно, сильно, многоголосо:

Славься, Отечество наше свободное,

Дружбы народов надежный оплот.

Знамя советское, Знамя народное

Пусть от победы к победе ведет…

Новый Гимн Советского Союза был взят на вооружение, он шел с советскими воинами в бой с заклятым врагом. Гимн сплачивал бойцов в одну боевую семью — частицу единого, могучего и несокрушимого Советского Союза. Гимн звал и воодушевлял воинов на ратные подвиги…

Настал февраль, на фронте чувствовалось приближение весны; заметно прибавлялись дни. А прибавка светлого времени оборачивалась новыми успехами в занятиях. Мирзо Бобаджанов все лучше узнавал пулемет, оттачивал технику стрельбы, добиваясь быстроты и точности, учился устранять задержки, тактически грамотно оценивать местность, определять расстояние до целей.

Таджика все больше тянуло к русскому офицеру, у которого было все: и располагающая к себе доброта, и педагогический такт, и отличные командирские данные — требовательность, воля, мастерство. Мирзо с удовольствием учился у него и втайне мечтал научиться вести огонь из «максима» так же искусно, как командир взвода.

Когда стрелял Дронов, в батальоне знали: это он ведет огонь. У дроновской стрельбы была своя «музыка». Он говорил:

— При правильной сборке пулемета, при хорошем уходе за ним можно выбить любой такт — хоть «яблочко», хоть «чечетку».

Да, Дронов владел высшим классом стрельбы, это было настоящее искусство. И Мирзо всерьез «заболел» этим искусством. Он понимал: пока не о «музыке» речь, до этого ему так же далеко, как от Киева до его родного Ура-Тюбе. «Но никому не возбраняется мечтать, — думал он. — Если один может, то и другому не зазорно учиться». А у него такой учитель! Заниматься с ним — не просто интересный труд, а радость! С Дроновым Мирзо не испытывал холода. Он никогда не уставал. И Дронов все больше чувствовал, с кем имеет дело. Опытный мастер видел, что с Бобаджановым стоит «повозиться». И занимался с ним индивидуально.

— Товарищ гвардии младший лейтенант, вы считаете: раз-два-три, чтоб выдержать нужную паузу? — спросил Мирзо после очередной показательной стрельбы.

— Да нет, Мирзо. Все происходит машинально.

— Как машинально? Само, что ли, происходит? — допытывался Мирзо.

— У меня пальцы сами чувствуют, сколько секунд нужно держать гашетку и когда отпустить ее.

Мирзо вздохнул:

— У меня так не получается…

— Ничего, получится. Скоро получится, вот увидишь. Кое-что уже сейчас есть.

Мирзо встрепенулся:

— А что есть?

— Чувство такта. Слитность с пулеметом есть. Выдержка, хладнокровие есть. Так что будет и свой почерк.

Суровый фронтовой быт сблизил их. На фронте дружба крепнет быстро. Люди ее поддерживают, оберегают от ударов судьбы. А окрепнув, она сама поддерживает людей, дает им силы и мужество в час испытаний.

Зима шла к концу, а по ночам еще подмораживало. В одну из таких ночей гвардии младший лейтенант Дронов с бойцами прочесывал лес. Группа была небольшой — командир взвода взял на задание один расчет. В лесу были замечены вражеские солдаты. Оказавшись у нас в тылу, они днем отсиживались в глубине леса, а ночью выходили к дорогам в надежде мелкими группами пробиться к своим.

Лес прочесывали в расположении тылов дивизии. Время перешло за полночь, мягко светила луна, на снегу лежали голубовато-бледные тени деревьев. Дронов с автоматом в руке шел впереди. Снег был неглубокий, но движение затруднял. Справа и слева, рассыпавшись на ширину зрительной связи, шли красноармейцы. Пока все было спокойно. Впереди слабо просвечивалась поляна. Дронов решил обойти ее слева и справа. По его указанию бойцы разделились, сам командир взвода пошел прямо и вскоре оказался на открытом месте. Вдруг слева за деревьями послышалась стрельба. Юрий подкинул автомат на руке и бросился туда через поляну. И тут перед ним разорвался снаряд. Дронов упал, в глазах замельтешили цветные круги, в ушах возник и не прекращался гул. Несколько осколков пробило полы шинели, но это обнаружилось после, а сейчас он лежал, сбитый ударной волной, уткнувшись лицом в снег. Дронов не помнил, сколько пролежал так. Очнувшись, почувствовал, что жив, и с трудом стал подниматься.

Первым к командиру взвода подбежал Мирзо. Он поднял его автомат, повесил себе на левое плечо, взял Дронова под руку, спросил:

— Вы ранены?

Дронов не отвечал. Поддерживаемый Бобаджановым, он с трудом передвигал ноги.

— Не задело нигде? — уже громче спросил Мирзо.