Дороги шли через войну - [12]

Киселев поздоровался с пулеметчиком за руку и ощутил своей ладонью его крепкое пожатие.

— Как вас звать? — спросил лейтенант.

— Мирзо, — ответил боец.

— Мирзо, Мирзо… — Киселев будто порылся в памяти. — По-русски это значит «грамотный». Не ошибся я?

— Так будет, — подтвердил Бобаджанов. И спросил: — Откуда вы знаете таджикский язык?

— Ну, это громко сказано, — улыбнулся лейтенант. — Язык вашего народа я, к сожалению, не знаю. А что значит «мирзо» по-русски, знаю. Со мной учился Мирзо из Нурека. Знаете такой город?

— Обязательно знаю. Нурек на Вахше — горная река, быстрая, как молния.

Киселев рассмеялся:

— Это уж точно — как молния. Нурек ваш знаю. И Вахш тоже знаю. В переводе на русский язык «вахш» будет «дикий». Так?

— Да, дикий.

Киселев, не пряча улыбки, сказал серьезно, уверенно:

— Вот увидите: после войны на Вахше построят такую гидроэлектростанцию, что энергии хватит всем среднеазиатским республикам.

— Далеко смотрите, товарищ гвардии лейтенант, — сказал Мирзо.

Ему было приятно говорить с этим человеком. А Киселев вслух помечтал и о том, какой будет после войны этот край, где они воюют, — Украина.

— Хорошо, Мирзо. Давайте вот о чем поговорим, — сказал Киселев, переходя на другую тему. — Вы — агитатор и должны стать не только опорой командира взвода в разучивании гимна, но и душой, запевалой этого дела. А дело это политически важное. И кто, кроме вас, поможет воинам нерусских национальностей? Сколько их у вас во взводе?

— Одиннадцать человек, — ответил Бобаджанов.

— Сегодня еще двое прибыли, — уточнил Дронов.

— Видите, работы прибавляется. Между прочим, в полках дивизии идет соревнование: кто быстрей разучит гимн. Включайтесь и вы.

Дронов спросил:

— Текст гимна у нас есть, разучиваем. А как с мелодией? Ни нот нет, ни музыкантов. А гимн ведь надо петь…

Киселев согласился:

— Правильно говорите. Такой вопрос сейчас задают все. К сожалению, нот пока мало, музыкантов в дивизии тоже — раз, два и обчелся. В каждый взвод не пришлешь. Политотдел дал указание редактору газеты отпечатать гимн с нотами. Но в типографии нет шрифта, чтоб ноты печатать. Это ведь не буквы, а особые знаки.

— Ну да. Скрипичный ключ, бемоль, бекар, диез…

Дронов сыпал мудреной терминологией, словно из пулемета.

— Вы что, разбираетесь в нотах?

— Немного увлекался музыкой перед войной, — признался младший лейтенант.

— Да, чем мы только не увлекались до войны… — Киселев провел руками по ремням портупеи, затем вынул правую руку из-под ремня и положил ее Дронову на плечо. — Я вот на истории древних славян был помешан. Да и сейчас в душе историк. А история делается здесь, на войне, нами делается. А насчет нот вот что скажу. Ищем в дивизии умельца, кто бы смог вырезать нотные знаки. Сделать их надо для типографии — вот задача. У вас во взводе, случайно, нет такого мастера?

Дронов подумал и сказал:

— Разве самому попробовать?

Юрий до войны увлекался резьбой по дереву. Кое-что получалось. Правда, подзабылось это ремесло, да и инструмент нужен. Эти сомнения он и высказал Киселеву. Тот успокоил:

— Не турбуйся, как говорят украинцы. Найдем инструмент. По хатам поищем. Другой вопрос: из какого материала вырезать? Из дерева не пойдет?

Дронов усмехнулся:

— Дерево не годится. Слабый материал, не выдержит.

— А резина?

— Резина получше. Штампики всякие из резины вырезают. Но для типографского дела и резина не подходит. В типографии должен быть линолеум. Вот это материал!

— Хорошо, изучим этот вопрос. Если найдется линолеум, придем к вам за помощью.

Но, видно, не нашли линолеума. Ноты в газете так и не появились.

— Ничего, и так разучим, — говорил товарищам Мирзо.

Как агитатор, он помогал бойцам в разучивании слов гимна. Сам уже выучил, а вот другие не успевали.

— Барот, как у тебя с гимном? Получается? — спросил как-то солдата-узбека Юлдашева.

— Учу мал-мало.

— Ну-ка прочитай.

— Слушай, как читать, про себя?

— Вслух читай.

Юлдашев стал читать:

— «Союз нерушимый республик свободных…»

— Так, молодец, Барот, — похвалил товарища Мирзо. — А слова эти понимаешь? Знаешь, что такое «союз нерушимый»?

Юлдашев еще больше сузил глаза, словно запрятал в них хитринку.

— Как не знать? — оживился он. — Я так понимаю: мой Узбекистан, твой Таджикистан, Россия командира нашего взвода Дронова — все одна семья, один кулак, и этот кулак бьет фашистов.

— Правильно понимаешь. Читай дальше.

А дальше Юлдашев забыл, слова вылетели из головы. Мирзо спросил:

— Барот, хотира бар?[2]

— Бар, бар, — заговорил Юлдашев, обрадовавшись родной речи.

— А может, жок[3]? Учи как следует. Постарайся, Барот. Завтра на построении будем петь гимн всем взводом. А ты еще слов не знаешь. Товарищей не подведи.

— А ты сам когда учишь? — спросил Юлдашев.

— Весь день учу. Идем на завтрак — учу. Идем на стрельбище — опять учу. Вот ты дежуришь у пулемета, о чем думаешь?

Лицо Юлдашева просветлело, он обрадовался вопросу:

— Когда тихо, дом, мама думаем. Девушка думаем, враг-фашист думаем, как его убить…

— А я иду на завтрак и гимн про себя читаю. У пулемета дежурю — достану листок и тоже читаю. Вот так и выучил.

Сложнее было разучить мелодию гимна. Знал бы композитор А. Александров, как звучит его музыка, отстукиваемая на ложе автомата или на патронной коробке… Слышал бы он, сочинивший музыку, как запевала Силкин, взяв в одну руку алюминиевую ложку, а в другую — патронную гильзу, выбивал его мелодию…