Дороги, которым нет конца - [28]

Когда дело касалось музыки, отец говорил, что его задача — напомнить людям слова и позволить им петь. Он был достаточно одаренным в музыкальном смысле, чтобы играть сольную партию или задавать ритм для кого угодно, но всегда говорил, что его музыка должна служить фоном. «Выведи песню на свет и отдай ее людям. Вложи ее в их уста. Песни не принадлежат нам. Песни — это свет, который мы зажигаем в других людях, а не обращаем на себя».

Однажды в жаркий день мы обустраивали сцену и присели отдохнуть. Я понимал, что мой отец не похож на других отцов, и мне стало интересно кое о чем его расспросить.

— Папа, зачем ты делаешь то, что делаешь? — поинтересовался я. — Я имею в виду, ты не хочешь получить настоящую работу, как другие отцы?

Он рассмеялся.

— Искренне надеюсь, что такого со мной не случится. — Он указал туда, где собирались люди. Вдали можно было видеть автостоянку. — Моя работа — приводить людей оттуда сюда. Собирать их и указывать на присутствие Того, кто может им помочь. А потом… — Он улыбнулся. — Потом я должен отойти в сторону.

— Почему? — спросил я.

— Потому что у Него есть то, что им нужно. Не у меня. Люди хотят одеть меня в модный костюм и показывать по телевизору. — Он покачал головой и указал на осветительные лампы. — Эти вещи оказывают странное воздействие на людей. Но помни, алмазы становятся бриллиантами, только когда они отражают свет.

Я лишь недавно узнал о деньгах и успехе, узнал о том, что у других все это есть, а у нас нет.

— Папа, можно у тебя кое-что спросить?

— Конечно.

— У меня есть наследство?

Он рассмеялся:

— Кого ты слушал?

— Я хочу сказать, у меня когда-нибудь будут деньги?

Отец немного подумал и ответил:

— Да, сынок, у тебя есть наследство.

Я улыбнулся. Я так и знал! Мы были богаты! Отец просто скрывал это. Он нашел серебряную жилу где-то на склоне горы, но держал это в секрете, пока я не подрасту, и тогда мы построим большой дом и купим «Кадиллак».

Потом он сказал:

— Я не оставляю что-то для тебя. Я оставляю кое-что в тебе.

Мне не понравилось, как это прозвучало.

Глава 12

Мое первое важное воспоминание о влиянии моего отца на других людей и о том, чем он на самом деле занимался, относится к восьмилетнему возрасту. Он становился все более известным. Люди приезжали из Калифорнии, чтобы послушать его, и он начал искать более просторные площадки. Мы наняли четырех работников только для того, чтобы парковать приезжающие автомобили, и люди собирались уже не в одном шатре, а в пяти, они были соединены в форме креста с центральной сценой. Каждый шатер мог вместить более двухсот человек, и по вечерам все места были заняты. Более того: люди, которым не хватило свободных мест, стояли по краям в четыре-пять рядов. Дети сидели на плечах у отцов, матери нянчили младенцев, старики приезжали в креслах-каталках.

Проповеди отца имели большой успех, поэтому отцу приходилось искать новые места для роста.

Он продолжал долгие пешие прогулки, когда можно было подумать в тишине и покое. В нескольких милях к югу от Буэна Висты отец нашел каньон с высокими стенами у подножия горы Принстон, вызвавший у него острый интерес. Он достал топографическую карту и показал мне. Сверху это выглядело так, будто кто-то из склона горы вырезал кусок пирога. Участок в форме воронки площадью сорок-пятьдесят акров выходил из каменных стен, вертикально поднимавшихся на несколько сотен футов. Для отца, который регулярно обращался к сотням, если не к тысячам людей одновременно, это была превосходная сцена.

Оставалась лишь одна проблема. Этой землей кто-то владел. Желая показать мне это место, отец провел меня мимо бесчисленных табличек, где было написано: «Вход воспрещен». Мы поднялись через хвойный лес национального парка, граничившего с нашей землей, на высокий скальный карниз с видом на ранчо внизу. Открывался вид будто бы с высоты птичьего полета. Отец указал вдаль.

— Мы установим сцену вон там, где каньон начинает сужаться. — Он указал в другую сторону. — Все наши шатры будут располагаться недалеко от автостоянки и передвижных туалетов. — Он потер ладони, будто стряхивая пыль. — Пара пустяков.

Я почесал затылок.

— Но, папа, это ведь не наша земля.

— Так или иначе, она кому-то принадлежит, — отмахнулся он.

На следующей неделе отец нанес визит землевладельцу мистеру Тому Слокомбу — скотоводу, чья семья владела этой землей более ста лет. Мы с Биг-Бигом проехали загон для скота и остановились перед ранчо. Отец обратился к нам обоим:

— Пойдемте. Если я не понравлюсь мистеру Слокомбу, может быть, вы ему понравитесь.

Отец постучался, и нам открыл низенький, жилистый человек в шляпе, сапогах со шпорами и пряжкой ремня размером с его голову. Он поочередно смерил нас взглядом, задержавшись на фигуре Биг-Бига. Судя по его виду, он был не в настроении беседовать с нежданными просителями.

— Чем могу?.. — буркнул он.

Отец пожал ему руку и объяснил, кто он такой, и чего он хочет. Мистер Слокомб слушал, с поразительной ловкостью перекатывая во рту зубочистку. Каждые несколько секунд он переворачивал зубочистку и засовывал ее в уголок рта, где она еще несколько минут торчала неподвижно, после чего его язык снова принимался за работу. Где-то на середине отцовской речи он запустил руку в задний карман и достал кисет с жевательным табаком. Он открыл кисет и запустил туда пальцы, как будто перемешивал салат. Тогда я заметил, что у него нет указательного пальца на правой руке. Когда он как следует перемешал свой салат, то извлек здоровенный комок коричневого листового табака и заложил за щеку. Со стороны казалось, будто он жует мячик для гольфа. И пока он слушал отца, из одного уголка его рта свисала зубочистка, а другая половина смачно пережевывала табак. Я ждал, когда он сплюнет, но так и не дождался.