Дороги, которым нет конца - [24]

— Осложнения.

— От чего?

Взгляд Биг-Бига метнулся вправо, потом влево и остановился, пронзая меня насквозь.

— Просто оно было разбито.

Судя по его виду, он хотел сказать что-то еще, но решил не продолжать. Вместо этого он достал из кармана жилета видавшее виды письмо и осторожно положил его рядом со мной. Когда-то я держал его жирными пальцами. В другой раз я пролил на него кофе. Однажды я разорвал листки пополам. Теперь они были склеены скотчем. Почти каждый раз на них оставались мои слезы.

— Твоя очередь, — сказал Биг-Биг.

Мой отец написал это письмо ночью после моего отъезда. Биг-Биг нашел его лежавшим на столе после его смерти, как будто отец хотел, чтобы письмо нашли. Это я знал и раньше. После моего возвращения Биг-Биг отдал мне письмо, и я долго относился к этим листкам, как к сокровищу, запоминал все, что на них написано. Последние слова моего отца. Через несколько лет Биг-Биг попросил перечитать письмо. Я видел, как сгорбились его плечи, когда он держал листки. Видел безжизненное выражение его глаз. Так мы стали по очереди держать это письмо при себе и передавали его друг другу примерно через год. Со временем нежность улетучилась, и, наверное, однажды я взбесился. Отсюда и клейкая лента. Теперь мне не нужно было читать письмо, я и так знал все слова наизусть. Я перечитывал его столько раз, что мог процитировать хоть задом наперед. И хотя оно отвечало на большинство вопросов, возникающих в моем сердце, но не отвечало на один, который еще оставался в моей голове.

Биг-Биг повернулся и мягко положил руку мне на плечо. Он тепло прошептал:

— Купер?

Я знал, что он собирается сказать. Он уже говорил это раньше. Я накрыл ладонью его руку.

— Ты не можешь сказать мертвому человеку, что тебе жаль.

Я развернул письмо и в тысячный раз окунулся в звуки отцовского голоса.

«Дорогой сын,

сегодня вечером ты покинул нас. Уехал от Водопада. Я стоял и смотрел, как красные задние фонари автомобиля становятся все меньше и меньше. Теперь я сижу здесь и гадаю, следовало ли мне отпускать тебя. Спрашиваю себя, следовало ли мне все делать так, как я делал. Возможно, я ошибался. Не знаю. Я знаю, что мое сердце болит, и полагаю, что тебе тоже больно…»

Рукописное письмо на трех страницах. Я знал его наизусть. Вода для страждущего в пустыне.

Отец пять раз подписал письмо: два раза синими чернилами и три раза черными. Дату наверху соскребали пять раз и вписывали новую. Все это происходило в очередную годовщину моего отъезда. Это означало, что отец каждый год доставал письмо, перечитывал его, потом изменял дату и ставил новую подпись.

Может быть, мысль об этом была наибольшим утешением для меня.

Я сложил письмо и убрал в конверт. Спустя двадцать пять лет эхо слов моего отца все еще продолжало звучать. Эхо его последних слов, обращенных ко мне. И когда они утвердились в центре моего существа и я снова осознал, что слова, которые мне так долго хотелось сказать, слова, с которыми я вернулся домой, никогда не будут произнесены, но останутся в горьком безмолвии, где они будут резать мою душу, как осколки витражного стекла, то я расплакался, как ребенок.

Часть 2

Глава 11

Когда я подрастал, отец практически не говорил о моей маме. Дело не в том, что он не хотел этого делать. Думаю, ему просто было слишком больно. Он рассказал мне, что они познакомились в баре, где он играл, а она обслуживала столики. Через несколько недель она перестала подавать ему пиво, потому что влюбилась в его голос, и говорила, что он слишком чистый для того, чтобы отравлять его большим количеством алкоголя.

Она не знала, что он заказывал пиво лишь ради того, чтобы она подошла к нему. Дело в том, что он не любил вкус пива, поэтому когда она отходила в сторону, он выливал кружку в щель между досками пола. Отец сказал, что обрадовался ее мнению, потому что он предпочитал кофе, а во время выступлений ему наливали бесплатно, так что он мог чаще видеть свою возлюбленную.

Однажды вечером она поставила кофейник на стол и спросила:

— Почему ты не пригласишь меня погулять? Никто на свете не может пить столько кофе.

Он говорил, что эти ее слова тоже были очень кстати, поскольку ему приходилось каждые пять минут бегать в туалет.

Еще он рассказывал, что когда мама была беременна мною, он пел по ночам для ее живота. Прижимался губами к ее коже. Он пел «Иисус любит меня» или любой из старых гимнов. Я бы солгал, если бы сказал, что помню это, но у меня есть смутное осознание, что я слышал пение до того, как услышал человеческую речь. Думаю, поэтому я запел раньше, чем заговорил. Я носил в себе мелодию еще до того, как впервые произнес слова «мама» или «папа». Когда я все-таки заговорил, то, к восторгу моего отца, моим первым словом было «Джимми».

Джимми был свадебным подарком отцу от моей матери. На эту покупку она потратила все чаевые, сэкономленные за год. «Мартин D-28». Если вы играете на гитаре, то не нуждаетесь в объяснении. Если нет, это просто. D-28 — это гитара, по которой судят обо всех остальных гитарах, и точка. Независимо от того, знаете ли вы это или нет, но когда вы думаете о гитаре, то думаете о D-28. Принимая во внимание историю и родословную, Джимми всегда был самым ценным предметом в нашем доме.