Дороги, которым нет конца - [18]
Когда я открыл рот и выдавил несколько нот, Делия повернулась ко мне. Она отклонилась назад, перестала петь и только слушала. Слезинка, выкатившаяся из ее правого глаза, дала мне понять, что мои слова глубоко проникли. Должно быть, остальные разделяли ее изумление, потому что я самостоятельно допел половину третьей строфы. Только я и гитара.
Давненько я этого не делал.
Делия зааплодировала вместе с остальными и снова запела. Хор грянул вдвое громче предыдущего, и теперь вечер обрел собственную мелодию.
Когда мы наконец достигли строфы: «Пройдут десятки тысяч лет, / Забудем смерти тень», все возвысили голос и подняли кружки, расплескивая пиво и пену. Со своего наблюдательного пункта через открытую гаражную дверь я видел улицу и три квартала в сторону центра «Ривервью», который находился по другую сторону моста. Огромный человек с высоко поднятыми руками расхаживал взад-вперед по мосту, купаясь в желтом сиянии уличных фонарей.
Звук может переносить человека во времени.
Мы завершили вечер под общий свист, аплодисменты и просьбы о фотографиях и автографах. Фрэнк, который явно обрел новую религию, объявил выпивку за счет заведения, и «заведение» оценило этот жест. Делия, только что поставившая подпись на груди какого-то парня и сфотографировавшаяся с шестью студентами, обняла меня и прошептала мне на ухо:
— Кажется, они говорили, что ты больше никогда не будешь петь?
Я убрал Эллу в футляр и кивнул ей.
— Да, они так говорили.
Она взяла меня под локоть.
— Я рада, что они ошибались.
Я не потрудился ответить ей, что они не ошибались.
Я был на двадцать лет моложе. Врач сидел на табурете из нержавеющей стали на колесиках возле кровати и глубоко вздохнул, прежде чем заговорить, — тихо, как будто тон голоса мог смягчить удар.
— Вы больше никогда не будете петь. — Он помедлил и покачал головой. — Возможно, даже говорить. — Он взглянул на мою забинтованную руку. — Не сможете играть на инструменте правой рукой. Наверное, вы останетесь глухим на правое ухо. А потом еще ваша печень…
Я никак не мог сфокусировать взгляд, и окончательность его приговора не помогала этому.
— Прогноз не…
Пока его губы шевелились, а фигуры в холле сновали туда-сюда, торопясь по обычным делам, я думал: «Он не может говорить такое обо мне. Мои песни звучат на радио. Я делаю звукозапись. Собираюсь жениться. У меня есть планы на жизнь».
Он закончил говорить, и наступило тяжелое молчание. До меня дошло, что он, в сущности, на самом деле говорил обо мне.
Мои губы распухли и потрескались.
— До каких пор? — прошептал я.
— Научитесь жить по-другому.
Хриплый шепот:
— Как заключенный в камере смертников.
Он наклонил голову набок.
— Кто-то может сказать и так.
— А как бы вы сказали… если бы лежали здесь?
Он не ответил.
Я посмотрел в окно на ослепительно голубой горизонт Нэшвилла.
— Сколько времени у меня есть?
Он пожал плечами:
— Трудно сказать…
Глава 8
Полночь быстро миновала, когда мы выехали из Буэна Висты на запад по шоссе 306, свернули на юг по шоссе 321 и двинулись вокруг национального парка Хот-Спрингс у горы Принстон, мимо меловых утесов и по гравийной дороге, ведущей к заброшенному шахтерскому городку Сент-Эльмо.
Сент-Эльмо расположен на высоте примерно двенадцати тысяч футов. Этот городишко процветал во времена серебряного бума. После принятия Серебряного акта[35] цена на серебро устремилась вниз, как и численность населения Сент-Эльмо. Все случилось во многом так же, как это произошло в Лидвилле. За две недели 90 процентов жителей собрали свои вещи, заколотили дома и выехали из города. Но когда кто-то добрался до основной рудной жилы в верхней шахте Мэри Мэрфи, народ вернулся, и Сент-Эльмо снова расцвел. Кто-то должен был обрабатывать руду, а ни одна шахта не была более продуктивной, чем Мэри Мэрфи. С учетом высоты, зимой город становился почти недоступным. Немногочисленные закаленные старожилы умудрялись перезимовать, но нужна была особая стойкость, чтобы пережить местную зиму.
И до сих пор нужна.
Делия во время поездки почти все время молчала; казалось, она наслаждается тишиной и лунным пейзажем. К тому времени, когда мы завершили длинный поворот и миновали спуск к ревущему водопаду Чок-Крик, она свернулась на сиденье боком и задремала. Я изо всех старался объезжать ухабы и не смотреть на нее. С ухабами мне удавалось неплохо справляться.
Пергидроль оставался для меня загадкой. Когда-то у нее были прекрасные, шелковистые темные волосы. А теперь кожа на ее руках потрескалась, а ногти были обкусаны до мяса. Под рокот двигателя и шорох покрышек я различал ее тихое сопение.
Мы поднялись между рядами ясеней к Сент-Эльмо и повернули на грунтовую дорогу 295, которая вела к шахте Мэри Мэрфи и дальше. Здесь дорога начинает круто подниматься, поэтому я остановился, переключился на четвертую пониженную передачу и сбавил обороты.
Она проснулась, вытерла слюну в уголке рта и застегнула ремень безопасности.
