Дороги. Часть первая. - [36]

— Иль, не больно? Хорошо? Может, ты пить хочешь?

— Да.

У ее губ оказывается носик поилки. Как хорошо. Ильгет медленно пьет. Очень приятная жидкость, кисловатая.

— Поспи, Иль. Тебе лучше поспать.

Когда корабль опустился на Квирин, Ильгет впала в бессознательное состояние. Надолго. Было очень похоже на кому.

Все же довезли живой, думал Арнис. Горечь и тоска сдавливали его душу. Не уберег, не защитил. И сомнительно, что она выживет, так сказал Керк. Врачи не боги, чудес творить не умеют. Но хотя бы довезли до Квирина живой.

— Я с тобой пойду, — тихо сказала Иволга сзади.

— Тебе домой... у тебя же дети.

— Подождут. Я им объясню. Ненадолго хотя бы.

В больнице уже ждали. Позвонили из космопорта. Миран, опытный космический врач, назначенный для Ильгет, встретил их в коридоре. Керк, Арнис, Иволга, Ильгет на гравиносилках, укутанная в теплое невесомое одеяло.

— Идемте в палату, — он подтолкнул гравиносилки. На ходу попросил:

— Объясните, что с ней произошло.

— С ней много чего произошло, — буркнул Керк. Гравиносилки внесли в палату. Миран переложил раненую на кровать-стол. Стал быстро осматривать.

— Как долго все это было? — спросил он.

— Раны все эти... в последние дни, — пробормотал Арнис, — ее почти месяц ломали болеизлучателем, а потом... не знаю, дней семь наверняка, они стали ее бить.

— Ясно... так, это что?

— Мне пришлось ампутировать фаланги, — объяснил Керк, — раздавленные раны. Интоксикация.

Миран водил над искалеченным телом Ильгет раструбом сканера. На стенном мониторе, понятные только для посвященных, мелькали контуры и переливы внутренних органов.

— Много переломов. Что с биохимией?

— Я сбросил тебе сегодняшние результаты, — сказал Керк, — но возьми еще раз, у нее все быстро меняется.

Миран просмотрел состав крови, нахмурился.

— Доктор, надежда есть? — спросил Арнис, — она будет жить? Просто жить?

Миран коротко взглянул на него.

— Будем готовить к операции, — сказал он, — через шесть часов.

Ильгет выжила. И теперь, после операции, уже стало ясно, что жить она будет. И может быть, сказал Миран, даже выздоровеет. Хотя об этом рано говорить. Надо ждать, пока вырастут клонированные почки из собственных клеток Ильгет, это главное, остальные органы удастся восстановить и так. Еще пальцы. Предстоит еще две или три операции. Но на мозге уже все сделано, и это главное.

Ильгет открыла глаза. Увидела Арниса — она уже привыкла к этому. Увидела ясный дневной свет. Солнце пробивалось сквозь матовое рассеивающее стекло, ложилось квадратами на пол, на одеяло, захватывая кусочек лица Ильгет.

Она улыбнулась.

— Арнис...

— Иль, — он наклонился к ней, — как ты себя чувствуешь?

— Хорошо.

— Все, операция прошла, — сказал он, — теперь все хорошо. Пить хочешь?

— Да.

Арнис напоил ее.

— А поесть? Может быть, ты поешь?

— Нет, — ответила Ильгет быстро, даже с некоторым испугом. Она уже могла немного говорить, хотя и тихо.

— Ладно, потом...

— Арнис, — сказала она, немного помолчав, — я помню, что была в тюрьме. Да? Сколько времени?

— Двадцать семь дней, — тихо ответил Арнис. Его ногти непроизвольно впились в ладони. Двадцать семь дней запредельной, невыносимой боли. Но на Ильгет это впечатления не произвело.

— И от двух до четырех часов беседы с сагоном, — добавил он.

— Да, я помню... сагон. Глаза слепые, — сказала Ильгет.

— Прости меня, Иль.

— За что?

— Двадцать семь дней. Я не мог тебе помочь. Но мы закончили операцию. Мы все сделали, как надо.

— Ты знаешь, я очень плохо помню... почти ничего. Мы что-то делали... это против сагонов..

— Все верно, у тебя психоблокировка. Не напрягайся только. Я тебе еще раз все расскажу, и ты все вспомнишь. Постепенно, — он помолчал, — Иль, как ты смогла это выдержать?

— Но Арнис... меня разве спрашивали, могу я или нет?

— Но ты смогла. Они ничего не добились от тебя. Даже и сагон не добился...

— Откуда ты знаешь... я сама не знаю, чего он добился. И чего вообще добивался.

— Если бы он получил сведения, первым делом арестовали бы меня и Иволгу. Обезвредили хотя бы мину в закладочном цехе, которую положила ты — помнишь? Ты молчала, Иль. Двадцать семь дней.

— Но Арнис... — Ильгет озадаченно замолчала, потом сказала, — я помню про психоблокировку. Ведь я же и не могла ничего сказать! Я ничего не помнила.

— Господи, Иль, да ломают эту блокировку, болью и наркотиками, за пару дней ломают. Твоего напарника — который тебе мину передал — за сутки сломали, а ведь и у него стоял блок. Ладно, он кроме тебя и еще одного парня не знал никого. А тот успел смыться вовремя. Ее, эту блокировку разработали тогда, когда еще методов современных не было.

— Я ничего не помню, — прошептала она, — ничего. Что со мной сделали?

— Иль, ты только не напрягайся. Все хорошо ведь. Теперь уже все хорошо. Ты потом все поймешь. Это не от сознания твоего зависит, от другого... Теперь все будет хорошо. Ты закрой глазки, хорошо, милая? Закрой, поспи. Ты устала уже.

Ильгет действительно устала. Закрыв глаза, она медленно проваливалась в сон.

Ильгет просыпалась редко. И стоило ей открыть глаза — она видела рядом Арниса. Изредка — Иволгу или Мирана. В основном — Арниса. Он поил ее, ухаживал за ней. Боли никакой не было, и все было прекрасно. Ильгет быстро засыпала снова, ей было тяжело долго бодрствовать.