Дорогая, я дома - [48]

Он вошел с перекинутым через локоть левой руки пальто и букетом цветов – в правой. Он улыбался.

– Дорогая, я дома, – произнес он в тишину, пальто протянул в мою сторону, но, увидев, что я не двигаюсь, не встаю с кровати, сам подошел к шкафу и повесил его. Цветы, огромный букет роз с зеленью, с веточкой каких-то крошечных ягод и даже каплями росы на лепестках, отчего особенно хотелось плакать, – он опустил мне на колени, и я, кажется, даже выдавила из себя «спасибо».

– Тебе нравятся розы? Или у тебя есть другие любимые цветы? Расскажи, я буду знать.

– Нравятся, – ответила я, и он деловито подошел к умывальнику с медными кранами и наполнил водой вазу, африканскую, черного дерева, с резными изможденными женщинами, которые держали анорексичными руками ее горловину, – еще одна вещь из ночного кошмара.

– Тебе еще принести что-нибудь?

– Принеси мне мой айфон.

Он усмехнулся, покачал головой – так, будто какие-то его опасения на мой счет подтвердились, медленно повернулся к двери, набрал на замке код, так что из щели, за которой не было видно практически ничего, снова на секунду повеяло свободой, и так же медленно закрыл ее.

Я думала, он больше не вернется, но он вернулся. Он принес мне мой телефон и еще какой-то пакет с вышитым на нем логотипом.

– Прошу, – он подал телефон с легким поклоном, и я недоверчиво приняла его из загорелой высохшей руки. Взяла медленно – так что успела заметить прекрасный шелк его рубашки, манжеты, аккуратно загнутые, прихваченные замочком серебряной запонки. Я аккуратно тронула кнопку, двинула пальцем слева направо, разблокировала экран. Телефон как телефон. Что сделать? Сразу набрать кого-нибудь, повернув экран к себе, и прокричать в трубку, что я в беде? Или не подавать виду, поиграться с ним, выйти в интернет и уже потом, когда он уйдет… Оставит он мне телефон? Что я успею сделать под его пристальным взглядом?

Но он не видел экрана, я держала его повернутым к себе, и, кажется, даже не смотрел на меня. И я уже ткнула пальцем в иконку браузера, а потом все-таки раздумала и хотела вернуться к набору номера – но вдруг поняла, что бессмысленно и то и это – и в отчаянии швырнула айфон куда-то в темноту. Он ударился об изогнутую дверцу шкафа, от него отделились крышечка с надкусанным яблоком и аккумулятор. Корпус от-рикошетило прямо к моим ногам, и я увидела, как по экрану поползла похожая на раздавленного паука трещина.

– Нет сети. Черт, нет сети, ты знал!

Я уже поняла, как буду жалеть об этом – дура, истеричка, ведь там были фотографии и эсэмэски, все это можно было смотреть и перечитывать, а сеть могла пойматься, например, у вентиляции. Но пока я лишь повторяла:

– Нет сети, нет сети!

Он виновато развел руками, хотя я видела, что он доволен.

– Ты молодец, – сказал он, – эти цацки – они ведь ни к чему. Тебе будет чем заняться и без того. Смотри, что я принес, – и протянул мне пакет с логотипом. Я взяла его, посмотрела внутрь – там, завернутое в полиэтилен, лежало платье, белое и длинное, со сборками на спине и плечах, с черным абстрактным узором, с поясом высоко под грудью. И когда я его развернула, на одном из рукавов увидела прорезь, которая закрывалась пуговками: чтобы я могла его надеть, не снимая цепи.

* * *

Мне приснился аэропорт – пустынный, без единого человека аэропорт Темпельхоф, который закрыли в этом году и из которого я летала на частном самолете с одним богатым клиентом. В непомерно огромном здании на стойках регистрации лежала пыль, табло прилетов и отлетов было мертво. Лучи холодного солнца, что прорывались внутрь сквозь световые колодцы, рисовали на полу ровные квадраты, и они были неподвижны.

Я неуверенно шагала, как Грета, сестричка Хензеля, попавшая в жилище ушедшего на охоту великана, шаги гулко отлетали от стен, и хотелось крикнуть: эй, куда подевались все? Но не получалось. Я медленно шла к выходу, мимо старинных весов, у которых сквозь стекло на циферблате было видно часть механизма, масляные внутренности, гири, мимо рамок металлодетектора, которые уже не звонили и не светились. На столике рядом с рамкой лежал забытый металлоискатель, черная лопатка – такой можно было бы бить клиентов по спинам и задницам, если бы они были – клиенты и вообще люди. Но, как это обычно бывает во сне, я точно знала, что, кроме меня, вокруг никого.

Был октябрь, желтые листья, холод и свет, а серые дома казались отцветшими, как на пленке. Я сделала несколько шагов через совершенно пустую стоянку такси, мимо автобусных остановок с погасшими табло и остановившимися часами. Там, за бесконечным полем свободных парковочных мест был магазин сотовой связи, в витрине – новые айфоны, хотя я понимала, что в ответ на любой звонок услышу все ту же тишину. В той же стороне в мутном небе висело холодное осеннее солнце, горело, как индикатор безнадежно испорченного прибора.

У перекрестка из земли торчал железный ящик с нарисованной на нем красной молнией – от него к столбу со светофором тянулся провод, и еще провода бежали от фонаря к фонарю – в тишине я слышала, что будка тихо, будто себе под нос, злобно гудит, и провода, что сплетались и расплетались в сером небе, гудели и дрожали – все громче, громче, громче. И когда я наконец опустила глаза, то сначала увидела, что светофор на пустом перекрестке все еще работает и показывает красный, а уже потом – заметила его. Человек в черном костюме и с узким черным галстуком стоял на той стороне неподвижно. У него были абсолютно черные волосы, смуглое, чуть желтоватое, неподвижное лицо – молодой китаец, зрачки которого горели странным черным огнем мне навстречу – сквозь узкие прорези глаз, как через смотровые щели. Он тоже смотрел на красный свет светофора и тоже ждал, когда тот сменится на зеленый.