Дорогая Венди - [8]
Здесь, во внешнем мире, карманы были просто удобной, но необязательной деталью одежды; в сумасшедшем доме без них было не прожить. Мэри научила, как вшивать маленькие незаметные мешочки в швы и рукава бесформенных платьев, примётывать их достаточно прочно, но так, чтобы было легко отпороть перед тем, как отдать одежду в стирку; получались кармашки, плотно прижатые к телу, чтобы снаружи было не видно. Само их наличие успокаивало Венди, даже если в них ничего не лежало – было достаточно просто потрогать, чтобы почувствовать себя увереннее.
Джону казалось, что частная лечебница предложит более тщательный уход. Но доктор Харрингтон был здесь единственным постоянным врачом, и отсутствие контроля развязывало руки санитарам. Особенно Джеймисону.
В отсутствие доктора Харрингтона Джеймисон и его дружки начинали травить Венди. Они ходили за ней по коридорам, бесили, пытались довести до истерики, чтобы доктор прописал ей препараты брома или запер в палате. Там её можно было как бы «забыть» покормить – или же еда оказывалась набитой осколками стекла. Случалось и другое. Незаслуженные наказания. Пытки.
Но Венди отвечала на каждое зло, которое ей причиняли. Она крала то, что ей было нужно. Пуговицы. Шнурки. Полбанки табака, целую пачку папиросной бумаги. Всё отправлялось по кармашкам, и Венди прятала улыбку, наблюдая, как санитары с руганью рыскают вокруг и ничего не могут найти. Они хотели довести её до сумасшествия – через несколько дней она подбрасывала потерянное в совсем другое место, чтобы санитары сомневались, не сошли ли с ума они сами.
Её ни разу не поймали. Лечебница Святой Бернадетты научила её многому: быть незаметной, тихой, не попадаться на глаза. Нужно было только притворяться, что принимаешь лекарства. Будь тихой, будь послушной. Ничего не забывай. Обманывай. Делай вид, что забыла.
Разумеется, забыть она не могла. Память о Питере осколком засела под кожей. Даже в самые худшие дни, когда она была почти готова поступить так же, как Джон и Майкл, она не могла извлечь этот осколок. Питер был и оставался её частью, как и Неверленд. Угловатое лицо Питера, его огненные волосы, сияющие глаза – всё это вспоминалось так же легко, так же, как её отражение в зеркале, как лица Неда и Джейн. И это тоже можно использовать как преимущество.
Венди и сейчас во всех подробностях помнит простодушный взгляд Питера в ту ночь, когда они встретились впервые. Помнит, как он держал тень, свисающую вниз, словно шкуру какого-то животного, как лицо светилось надеждой, когда он просил пришить тень. Она забрала её – на ощупь она напоминала дорогой прохладный шёлк – как будто в этом не было ничего удивительного. Мальчик может оторваться от своей тени, а девочка может пришить её обратно, что тут такого.
Тогда всё это вовсе не казалось чем-то необычным. Даже когда при первом проколе Питер взвизгнул, будто его ткнули раскалённой кочергой. Потом он ходил такой весь важный и напыщенный, будто это он всё сделал, а Венди ничем и не помогала. Она с этим соглашалась.
Пока они прилетели в Неверленд, пришитая тень истрепалась и истаяла, увяла, как срезанная роза. Они приземлились на пляж, залитый ослепительным полуденным солнцем, и Питер стоял, уперев руки в бока, как сломанный указатель солнечных часов. Потерянные Мальчики столпились вокруг, чтобы встретить Дарлингов, и за каждым по белому песку тянулась резкая полоска тени. Только у Питера такой не было.
Следовало обратить внимание ещё тогда, но Венди видела перед собой только большие приключения и мальчика, который обещал ей, что научит летать.
Она опускается на колени и вытаскивает из-под кровати коробку со швейными принадлежностями: иголки, булавки, катушки ниток. Прекрасные удобные ножнички. Может, шитьё и не такое уж великое умение, но Венди умеет шить. В Неверленде все эти вещи смогут поддержать её и успокоить, напомнить о доме, который остался за спиной, и о том, чего стоило первое посещение острова.
Венди закрывает глаза, опускает руки на колени и медленно выдыхает. Связь с Питером никуда не делась, она внутри, глубоко под кожей, хочет Венди того или нет. Долгие годы она пыталась заслониться от него, и ничего не вышло. Теперь она цепляется за эту связь, как за нитку, которой они привязаны друг к другу. Он не спрячется; по этой нити можно пройти до самого Неверленда.
Раз пригласили – всегда рады. Так ведь?
2. Никогда-никогда
Тихий-тихий звук: так шумит бегущая вода или набирающий силу ветер. Она поворачивает голову на звук – глаза, оказывается, закрыты. Она что, спала? Что-то снилось? Снилось, будто она падает. Нет. Летит.
Пахнет зеленью. Напоминает Кенсингтонские сады. Когда она была совсем маленькой, они гуляли там с родителями, а теперь она выросла, но отец всё ещё ходит с ней туда время от времени, и они ищут листья, цветы и насекомых в коллекцию. Больше всего ей нравится тот пруд с большими бело-золотыми рыбами, которые подплывают к самой поверхности и хватают хлебные крошки, сверкая хвостами и разевая круглые рты.
Мысли плавно текут, такие же тяжёлые, как её веки, и в то же время лёгкие. Она как раз была в саду, да? Или она и теперь там, тянется потрогать пухлыми пальчиками одну из этих бело-золотых рыб. Нет, всё не так. Это случилось много лет назад. В четыре года она решила поймать рыбку, чтобы показать папе, но мама схватила её за руку и категорично сказала: «Нельзя!»
