Дорогая мамочка. Война во Вьетнаме глазами снайпера - [4]
С любовью,
Джо
Огромный асфальтированный плац, ласково прозванный «Мельницей»[4], располагался в самом центре базы, но достаточно близко к аэропорту Сан Диего, так что Грейвса почти невозможно было услышать, когда он выкрикивал команду. На плацу мы ежедневно проводили три часа, учась маршировать, делая особый упор на строевую подготовку в составе подразделения. Некоторые ребята на самом деле не могли различить где право где лево, и все мы представляли собой неуклюжую толпу. Грейвс отдавал приказы командирам отделений, и мы, в свою очередь, отдавали их нашим подразделениям.
Второго сентября мы всем подразделением маршировали на плацу, когда Грейвс подал команду, но его голос был заглушен взлетающим самолетом. Дэйв и я приказали своим отделениям остановиться, в то время как два других сделали поворот направо. Грейвс мгновенно взбеленился, решительно направился к нам, шлепнул свою шляпу на асфальт, и сильно ударил нас обоих в грудь. После нам было приказано дожидаться его у двери его домика по стойке смирно. Ничего подобного раньше не происходило, и пока мы шли к кубрику сержанта, то нервно обсуждали чем это все может закончиться. Но мы знали, — что бы не произошло, ничего хорошего нам это не сулило.
До этого момента такие вещи как «Стойка» и «Невидимый Стул» являлись лишь слухами. При «Стойке» испытуемый должен был стать возле койки, стоящей в полутора метрах от стены, и прижаться лбом к ее узкой металлической кромке. Затем он должен был преодолеть расстояние от койки до основания стены, идя по стойке «смирно», с разведенными в стороны руками. При этом почти весь вес тела приходился на кромку койки и лоб, поэтому физическое усилие и боль были мучительны. «Стойка» — это все, о чем я смог подумать, когда Грейвс посмотрел на нас, сжав зубы, пройдя мимо, и открывая дверь в свой кубрик.
— Идите сюда, мальчики.
— Сэр, да, сэр!
Он положил шляпу на стол и говорил, пока откидывал одеяла, закрывающие жилые помещения сержантов-инструкторов в расположении нашего взвода. Хотя у нас было два других сержанта-инструктора, Грейвс являлся номер один. Я нервно взглянул на металлические шкафчики, стоявшие вдоль правой стены, и на ряд коек вдоль левой.
— Сегодня был жаркий день, и я могу понять вас, ребята, вы могли немножечко устать. На самом же деле, я думаю, что ваши чертовы уши заснули, поэтому я хочу, чтобы вы отдохнули. Видите вон там те красивые, мягкие стулья?
— Сэр, да, сэр!
— Ну же, располагайтесь с комфортом. Да, но есть одно условие, которое должно быть выполнено, если вы будете пользоваться моими стульями, — я не хочу, чтобы ваши грязные задницы касались пола. Садись!
— Сэр, да, сэр.
Конечно, никаких стульев здесь не было, однако мы все приняли положение сидя, прислонившись спиной к шкафчикам. Грейвс подошел к своему столу и взял из ящика стола черную кожаную перчатку, отороченную мехом. Он натянул ее на правую руку и встал перед нами, похлопывая перчаткой по ладони левой руки.
— Я хочу, чтобы вы хорошо отдохнули, но помните, что вашим задницам лучше не трогать пол!
Минут через десять наши ноги начали слабеть, и мы начали медленно сползать вниз по шкафчикам.
— О, нет, засранцы, держать задницы!
Краем глаза я увидел, как он взял одной рукой Дэйва за горло, вернул обратно в положение сидя и ударил своим затянутым в кожу кулаком ему в живот. По мере того, как Грейвс вышибал из него дух, от Дэйва доносилось лишь нечленораздельное угуканье. Я отчаянно пытался толкнуть себя вверх, но у мышц моих ног были другие планы, и я соскользнул вниз. После того, как Грейвс отмудохал Дэйва, он проделал то же самое со мной, а потом снова вернулся к Дэйву. Грейвс весь вспотел, методично нанося удары один за другим по нашим животам. Когда он, наконец, остановился, мое тело было налито тяжестью.
— Вы, двое ничтожеств! У вас есть три секунды, чтобы убраться из моего кубрика!
Мы дернулись, чтобы подняться, и оба упали на пол лицом вниз. Наши ноги нам отказали. Когда мы выползали из его домика на локтях, Грейвс пинал нас ногами и ругался на чем свет стоит. Мне удалось приподняться и стать на руки и колени, когда Паркер и мои командиры огневых групп подняли меня и перенесли на мою койку. Моя форма вся пропиталась от пота, и я с трудом дышал. Паркер яростно растирал ноги, кто-то приподнял меня, засунул таблетки с солью в рот, и дал мне воды. Несколько рук стянули с меня униформу, и положили на живот мокрое полотенце.
Я мог только думать о том, что это мои люди, да, это были мои люди. Я чертовски гордился ими и поклялся поступать с ними правильно, несмотря ни на что. Я открыл глаза, и увидел, что вокруг моей койки сгрудилось все отделение. Хриплым голосом, не громче шепота, я подозвал Паркера поближе.
— Скажи всем спасибо. Все будет в порядке, пусть возвращаются к тому, что они делали. Когда ты закончишь, я хочу поговорить с тобой и командирами групп отдельно.
— Конечно, язычник.
Паркер быстро вернулся с командирами групп. Я все еще не мог подняться и разговаривал шепотом. Все они уселись на пол и сгрудились поближе ко мне, чтобы расслышать.
— Послушайте, ребята, становится тяжелее. У Грейвса есть кожаная перчатка, и он знает, как ею пользоваться. Я не хочу, чтобы кто-то из нашего отделения прошел через все то, что прошел я.
Алексей Николаевич Леонтьев родился в 1927 году в Москве. В годы войны работал в совхозе, учился в авиационном техникуме, затем в авиационном институте. В 1947 году поступил на сценарный факультет ВГИК'а. По окончании института работает сценаристом в кино, на радио и телевидении. По сценариям А. Леонтьева поставлены художественные фильмы «Бессмертная песня» (1958 г.), «Дорога уходит вдаль» (1960 г.) и «713-й просит посадку» (1962 г.). В основе повести «Белая земля» лежат подлинные события, произошедшие в Арктике во время второй мировой войны. Художник Н.
Эта повесть результат литературной обработки дневников бывших военнопленных А. А. Нуринова и Ульяновского переживших «Ад и Израиль» польских лагерей для военнопленных времен гражданской войны.
Владимир Борисович Карпов (1912–1977) — известный белорусский писатель. Его романы «Немиги кровавые берега», «За годом год», «Весенние ливни», «Сотая молодость» хорошо известны советским читателям, неоднократно издавались на родном языке, на русском и других языках народов СССР, а также в странах народной демократии. Главные темы писателя — борьба белорусских подпольщиков и партизан с гитлеровскими захватчиками и восстановление почти полностью разрушенного фашистами Минска. Белорусским подпольщикам и партизанам посвящена и последняя книга писателя «Признание в ненависти и любви». Рассказывая о судьбах партизан и подпольщиков, вместе с которыми он сражался в годы Великой Отечественной войны, автор показывает их беспримерные подвиги в борьбе за свободу и счастье народа, показывает, как мужали, духовно крепли они в годы тяжелых испытаний.
Рассказ о молодых бойцах, не участвовавших в сражениях, второй рассказ о молодом немце, находившимся в плену, третий рассказ о жителях деревни, помогавших провизией солдатам.
До сих пор всё, что русский читатель знал о трагедии тысяч эльзасцев, насильственно призванных в немецкую армию во время Второй мировой войны, — это статья Ильи Эренбурга «Голос Эльзаса», опубликованная в «Правде» 10 июня 1943 года. Именно после этой статьи судьба французских военнопленных изменилась в лучшую сторону, а некоторой части из них удалось оказаться во французской Африке, в ряду сражавшихся там с немцами войск генерала де Голля. Но до того — мучительная служба в ненавистном вермахте, отчаянные попытки дезертировать и сдаться в советский плен, долгие месяцы пребывания в лагере под Тамбовом.
Ященко Николай Тихонович (1906-1987) - известный забайкальский писатель, талантливый прозаик и публицист. Он родился на станции Хилок в семье рабочего-железнодорожника. В марте 1922 г. вступил в комсомол, работал разносчиком газет, пионерским вожатым, культпропагандистом, секретарем ячейки РКСМ. В 1925 г. он - секретарь губернской детской газеты “Внучата Ильича". Затем трудился в ряде газет Забайкалья и Восточной Сибири. В 1933-1942 годах работал в газете забайкальских железнодорожников “Отпор", где показал себя способным фельетонистом, оперативно откликающимся на злобу дня, высмеивающим косность, бюрократизм, все то, что мешало социалистическому строительству.