Дорогая Джозефина - [73]

Джози: Нет. А что?

Оливер: Я вышел на улицу полить овец и увидел, что в окне кабинета горит свеча. Оставайся на месте. Я уже иду.

Джози: Элиас возвращается.

Я должен закончить это письмо, потому что моя рука уже дрожит от усталости. Я не могу долго сидеть. Даже самые простые движения изматывают меня.

Джозефина, лихорадка сыграла злую шутку с моим сознанием. Я видел Вас у своей постели и слышал Ваш голос. Вы снились мне всякий раз, когда болезнь затягивала меня в сон. Однажды я увидел, как Вы читаете в моем закутке. Я позвал Вас по имени, но Вы меня не услышали. В тот момент я подумал, не смерть ли положит конец нашей разлуке? Я все ближе подбирался к этому обещанию покоя.

Моя агония казалась бесконечной. Меня трясло от озноба. Я болел и задыхался, боль была настолько сильной, что я испытывал ее в каждой клеточке тела. И все же чем больше я страдал, тем ярче Вы становились. Я прикасался к Вам, чувствовал Вашу щеку кончиками пальцев.

Воистину, я бы повторил болезнь, если бы мог снова обнять вас.

Пришло письмо из Бата. Джозефина де Клэр больше не проживает по адресу Грейт-Пултени-стрит, 11. По словам жильца, мисс де Клэр отправилась на север, в свой семейный дом в Морпете. Эта деревня находится в полудне езды от Кадвалладера. Как только поправлюсь и освобожусь от этой мрачной постели, я отправлюсь туда и выясню, являетесь ли Вы моей мисс де Клэр.

Молюсь, чтобы Вы были в Морпете.

Элиас

20 ноября 1821

Дорогая Джозефина!

Я крепну с каждым днем. Хотя не могу пройти больше нескольких шагов, но самостоятельно сажусь и ем. Этот прогресс удовлетворяет меня, так как не люблю постоянного внимания.

Лорелай продолжает заботиться обо мне. На прошлой неделе она помогала мне есть, пить и выполнять другие человеческие потребности. Доктор сказал ей, что такой уход не годится для женщины. Однако она не согласилась и продолжала ухаживать за мной, заявив, что щепетильность, когда ты ухаживаешь за больным, – непозволительная роскошь. Миссис Данстейбл даже предложила подменить ее, чтобы она могла помыться, но Лорелай отказалась. Надо отдать ей должное – у нее больше мужества, чем я предполагал.

Миссис Данстейбл и горничная принесли кресло в мою комнату. Каждое утро они проводят меня к креслу, чтобы я смог расположиться у окна. Солнечный свет творит чудеса. Он улучшает мое настроение и избавляет от прохлады. Часами я греюсь в его тепле и наблюдаю за черными дроздами, проносящимися по серому небу. Я смотрю на иней, который рисует маленькие серебряные веточки на оконном стекле.

Лорелай читает мне, пока я не задремлю. Потом она вышивает или рисует акварелью. Она уговаривает меня поспать до послеобеденного чая и запихивает мне в глотку не меньше двух булочек, утверждая, что я выгляжу очень худым. Мы делимся воспоминаниями об Артуре и обсуждаем книги до самого ужина.

Ничем невозможно отплатить за ее доброту. Когда меня била лихорадка, она спала на полу моей спальни. Она наполнила вазу вереском и поставила ее на приставной столик, чтобы поднять мне настроение.

Я многим ей обязан.

Она плакала, когда я впервые пришел в сознание, а потом заставила пообещать, что я не умру. Теперь каждую ночь, перед тем как я ухожу на покой, она приходит в мою спальню и отказывается уходить, пока я не повторю свое обещание.

Ее сестра умерла от чахотки в возрасте тринадцати лет – трагедия, в результате которой у Лорелай проявилась склонность к уходу за больными. Она была сиделкой, пока болезнь не привела ее сестру к смерти. Действительно, жизнь и потеря идут рука об руку.

Погода из моего окна кажется приятной. Я сижу, подоткнув одеяло вокруг ног и прижав подушку к спине. Бог даст, мои силы вернутся до Рождества. Я бы хотела устроить праздник, возможно, пригласить семьи Глас и Бейнс.

В комнату вошла Лорелай с подносом чая. Она настаивает, чтобы я закончил это письмо и съел булочку, пока я, как она любовно выражается, не превратился в сморщенную изюминку.

Всегда Ваш,

Элиас

26 ноября 1821

Дорогая Джозефина!

Я впервые за много недель вышел на улицу. Лорелай и миссис Данстейбл помогли мне спуститься по лестнице, на что ушло полчаса. Они провели меня в сад, к скамейке, расположенной среди розмарина.

Мои ноги дрожали от напряжения. После лихорадки я не проходил за один раз дальше нескольких ярдов. Пот струился по моему лицу, а в ушах раздавался заунывный стук. Однако неприятные ощущения исчезли, как только я почувствовал свежий ветерок и идиллическую тишину.

Во время моей болезни наступила зима. Лед покрыл поместье. Снежная пыль покрывала землю, отчего холмы казались посыпанными сахарной пудрой.

Лорелай сидела со мной, пока я наслаждался свежим воздухом. Она упомянула о своей семье, не более благополучной, чем моя собственная. Ее брат живет в Лондоне и имеет многочисленные неподобающие связи. Ее родители живут в Дувре и предпочитают светскую жизнь общению со своими детьми.

Я был не единственным ребенком, изгнанным отцом. В семь лет Лорелай отправили жить в семью Бейнсов, чтобы ее родители могли путешествовать за границу.

В детстве мы воспринимаем своих родителей как нравственных лидеров. Мы считаем их всезнающими и не ведающими страха, возможно, даже безупречными. Но когда мы становимся старше, мы понимаем, что наши матери – просто девочки с детьми, а наши отцы – мальчики, которые делают все, что в их силах.