Дорогами чужих Жизней - [11]

- Пойдем в дом. Чего толку разглядывать следы?

Я еще раз окинула взглядом вскопанный у двери снег и отпечатки лап, теряющиеся в деревьях. Друг дошел со мной до крыльца и, подождав, пока я зажгу свечи, ушел домой. Я проследила за ним из окошка, убедившись, что он не свернул с заданного пути.

Последующие три дня прошли спокойно. Не считая разъяренной Воряхиной невестки, выкрикивающей угрозы под моим окном. Я демонстративно захлопывала ставни, игнорируя все обвинения в обольщении ее любимого. На второй день после случившегося ко мне постучался староста, вернувшийся из города. Он грозно раздулся и принялся учить меня жизни, тонко намекнув, что в любую минуту может вышвырнуть меня из деревни. Я даже не стала делать испуганное лицо, нагло смотря в глаза. Голова не выдержал, когда за моей спиной раздался шорох, стук и из печи вылетела обгоревшая ворона. Она жалобно била обгоревшими крыльями о пол, стараясь забиться в угол. Староста с испугу попятился, споткнулся о стул и растянулся у двери. Меховая шапка слетела с головы и откатилась к стене. Я кинулась к несчастной птице и краем глаза заметила, что мужчина обвел круг вокруг лица и хлопнул себя по груди. Это был защитный жест, который должен был отводить порчу и несчастья. Я в подобную чушь не верила и усмехнулась, глядя на побелевшего гостя.

- Умрет кто-то, Ланка. Не к добру птицы... - прохрипел он, схватив шапку, и на корячках выполз из дома.

Староста был прав. Умерла ворона. Я несколько часов просидела рядом с ней, вливая в раскрытый клюв воду, а затем попавшие под руку отвары. Но все было тщетно. Пришлось закапывать ее в снегу и проветривать комнату от запаха горелых перьев, выстудив дом.

Пару раз забегал Свейн, буквально на пять минут, просто проверить мое состояние и рассказать услышанные новости. Я улыбалась, поила его чаем, уверяя в своем благополучии. Но внутри понимала, что вздрагиваю от всякого шороха за дверью, просыпаюсь от каждого крика ночной птицы или лая собак.

Март подходил к концу. Затянувшиеся морозы слабели, но теперь небо было задернуто тучами, и периодически выпадал снег, который тут же таял, оставляя после себя грязное месиво. Настроение было под стать небу - тяжелое и хмурое. После всего случившегося я плохо спала, от чего поутру мучилась головной болью и слабостью во всем теле. В один из вечеров староста устроил собрание, на которое я так и не явилась, сославшись на головную боль. Ко мне лишь прибежал местный мальчишка, и передал послание. Я ничего не поняла из его запутанных и слегка шепелявых речей, но слова - серебрушки, сбор, на благо и защиту - уяснила и с трепетом отдала нужную сумму.

В ночь на субботу я проснулась от криков и лая собаки. Послышался долгий бабий визг, который спустя минуту резко оборвался. На секунду все утихло, чтобы затем разразиться еще большим ором, плачем и мужской руганью. Истошно заржала лошадь.

- Что за черт?!

Я вскочила с теплой печи, быстро натянув штаны и уличные сапоги. Абы как накинула полушубок, и попыталась повернуть ключ в замке. Он предательски выскальзывал из дрожащих пальцев и лишь на пятую попытку щелкнул, давая возможность выбежать на крыльцо. Где-то в самом начале деревни мелькали огни. Одно за другим зажигались окна в просыпающихся домах. Я захлопнула дверь и как можно скорее побежала в сторону криков.

Первым на кого упал взгляд, был Воряха, катающийся по снегу и оставляющий за собой кровавые следы. Он закрывал лицо руками, издавая нечеловеческие звуки. Вокруг него прыгала мать, ни на секунду не закрывающая рта, который проклинал всех и вся. Сам староста кучился в стороне с деревенскими мужиками. Телега, на которой, по всей видимости, они и приехали, была завалена на бок, а несчастная лошадь, безуспешно пыталась встать на ноги. Наконец, кто-то из мужиков сообразил снять дугу, выпустив кобылу на свободу. Умное животное мотнуло головой и направилось в сторону родного сарая. Там ее перехватил мальчишка, служивший прислугой у старосты. Чуть ближе к лесу алело пятно, с вкраплениями плоти и внутренностей. Снег в некоторых местах отсутствовал, словно его окропили огнем. Черные проплешины земли неприветливо дымились.

- Это что же опять делается, люди добры-ые?! - заголосил Кулай, выглянувший из-за спины жены.

- Молчи, дед! И без тебя тошно, - осадил его коренастый мужик, освободивший лошадь. Он плюнул себе под ноги и направился в сторону старосты.

Любопытные женщины боязливо выглядывали из окон, а особо смелые - из-за приоткрытой двери. К ним жались хныкающие, разбуженные криками дети.

Я покрутила головой, пытаясь разглядеть Свейна или Селину, но вспомнила, что пробегая мимо, не увидела света в их окнах. Ладно, Селина - она могла и не услышать в силу возраста, но внук не из тех, кто будет отсиживаться в тепле, когда что-то происходит за пределами дома. Я отыскала глазами Кулайскую жену, которая всегда была в курсе всех новостей и мило улыбнувшись, спросила:

- Доброй ночи. От чего все крики-плачи?

- Для кого ночь добрая, а для кого - последняя. Воряхину невестку то - тю-тю!

- Как это? Кто?

- Дык, они вышли своих-то встречать, Велишка, дуреха эдакая, обниматься кинулась, хотя они еще саней не остановили. Тут из леса волчара огромный да черный аки уголь выскочил, - баба опасливо покосилась на мои взлохмаченные волосы, - зыркнул на всех, рявкнул пару раз, сынку старосты в лицо вцепился, а потом возницу по снегу расшвырял по частям. Никто и опомниться не успел, а он быстро так хвать девчушку и поволок в лес. Она же худющая была, болезненная. Он ее за тулупчик и уволок. Ох, бедная девка, хоть и дурная была, а все равно жалко.