Дорога в Тару - [64]

Поездка в Чаттанугу заставила Пегги вновь вернуться в подвальный этаж библиотеки Карнеги, чтобы продолжить поиск исторических материалов, а конверты с главами рукописи были изъяты из всех укромных мест, где они хранились, и вновь сложены огромной кипой рядом с пишущей машинкой.

С Лу Коул Пегги была столь же скрытной, как и со всеми другими людьми, и, несмотря на то, что Лу занимала руководящую должность в издательстве, Пегги никогда не рассказывала ей о содержании книги и наотрез отказывалась показать ей рукопись. Да, конечно, рукопись находилась сейчас в самом беспорядочном состоянии, чем когда-либо, из-за тех новых исторических материалов, которые Пегги добавила в нее, но причины ее скрытности были несколько глубже: Пегги была невысокого мнения о себе как о писателе, а Лу считала профессионалом, имевшим дело с произведениями лучших авторов современности. Отец, чье одобрение было очень важно для Пегги, говорил ей, что писательство — занятие «довольно подходящее для женщины, если ей нечем занять время», но сама книга его не интересовала, по крайней мере вопросов о ней он не задавал. Он был не очень высокого мнения о Пегги как о журналистке, и теперь брал на себя смелость утверждать, что «не думает, что она может написать нечто такое, на что стоило бы потратить время».

Джон всячески старался укрепить ее уверенность в себе, но что бы он ни говорил и что бы ни делал — ничто, казалось, не могло затушевать в ее сознании тот факт, что именно Джон привносит упорядоченность и точность в ее работу и что без его постоянной помощи книга находилась бы в еще более плачевном состоянии, чем теперь.

Пегги всегда утверждала, что писала книгу лишь для того, чтобы развлечь себя и Джона. Но факты свидетельствуют об обратном. Этому роману она посвятила несколько лет жизни, не думая о том, что с ним делать дальше, но вот теперь работа шла к концу и пришло время сказать самой себе правду, если она подсознательно уже не сделала этого раньше.

А правда состояла в том, что ей отчаянно хотелось увидеть свою книгу напечатанной и тем доказать и отцу, и всем своим недоброжелателям, что она обладает и мастерством, и талантом. Ведь, не будь у нее такого желания, не стала бы она волноваться о достоверности каждой, самой малой, исторической детали; не стала бы проводить дни, а то и недели, в библиотеке, выясняя, к примеру, шел ли дождь или светило солнце в тот день, когда происходило какое-либо историческое событие, описанное в ее романе. Она разыскивала все, что могла, о битвах при Виксберге, Геттисберге и о тех мрачных днях ожидания, когда янки под командованием Шермана стояли под Далтоном у реки Фейс, и обо всех боях в окрестностях Атланты начиная с мая 1864-го, и до падения города в сентябре. Делала она это потому, что знала: если когда-нибудь отец прочтет ее книгу, ко всем историческим фактам он будет особенно придирчив.

Нет сомнения, что настойчивое стремление к достоверности исторического материала, лежащего в основе романа, было вызвано навязчивой идеей Пегги правдиво показать войну и что стоит ее пережить, но по мере того как росло количество страниц в рукописи и конверты продолжали разбухать, ее одержимость войной как таковой постепенно ослабевала. Во всяком случае, с того времени, как Пегги подружилась с Лу Коул, она, похоже, разрывалась между желанием опубликовать свою книгу и опасениями, что ее любимое детище может быть отвергнуто; что в героях ее романа какие-то реально существующие люди могут узнать себя; что отец станет по отношению к ней еще придирчивей и строже; и что друзья — в литературе преимущественно сведущие — окажутся свидетелями ее провала.

Джон, наоборот, хотя ни с кем и никогда не обсуждал содержание книги, кроме как с сестрой Фрэнсис, да и то поверхностно, тем не менее не скрывал, что Пегги пишет роман, который он считает гениальным, и что настанет день, когда все смогут убедиться в потрясающем таланте его жены.

В 1932 году Джон опять получил повышение по службе. К этому времени почти все их долги были выплачены и Марши могли позволить себе устроить свою жизнь чуть комфортабельнее, переехав в пятикомнатную квартиру и обставив ее мебелью в викторианском стиле, подаренной им бабушкой Стефенс.

Новая квартира находилась на третьем этаже дома на 17-й улице и имела в гостиной прелестное окно-фонарь в виде выступа. Вторая спальня была превращена в кабинет для Джона, поскольку ему часто приходилось приносить срочную работу домой и допоздна засиживаться над нею, ну а Пегги вновь поставила свой столик для шитья в гостиной, на который водрузила пишущую машинку. Поскольку Джон содержал семью, его работа считалась главной, что и оправдывало его привилегию с кабинетом.

Место, где находилось их новое жилье, значительно отличалось от прежнего: это была деловая часть города и потому совершенно коммерческая. Рядом с квартирой Маршей находился отель «Нортвуд», номера в котором сдавались внаем постоянным жильцам, а на самой улице — и выше, и ниже их нового дома — располагалось большое количество магазинов.

Сама квартира очень нравилась Пегги — она была светлой в любую погоду. Даже то обстоятельство, что ее окно-фонарь выходило на улицу с оживленным движением трамваев, машин и людей, казалось, совершенно не беспокоило ее. По словам Пегги, главной темой ее книги было «выживание», или то, что она называла словом «предприимчивость», а второстепенной — чувство защищенности, которое дает человеку работа на земле. Правда, при всем при том сама Пегги никогда не изъявляла желания иметь дом или приобрести землю, предпочитая жить в квартире, расположенной в самом сердце Атланты. Она ощущала себя частицей этого города и любила его со всеми его недостатками.