Дорога в один конец - [7]

Голос Фолка внезапно оборвался. Уоршоу с трудом подавил позыв к рвоте. Лицо покрылось холодным липким потом. Он бросил взгляд на Сигстрома и Куллинана, тоже бледных и взволнованных. Позади них сидела Зетона. Как обычно, ее лицо ничего не выражало.

Затянувшееся молчание прервал Куллинан.

— Леон, ты был свидетелем того, что было раньше. Понимаешь, о чем он только что рассказал?

— Родовая травма, — безучастно ответил Уоршоу.

— Несомненно. — Сигстром провел дрожащими пальцами по густой копне седых волос, — Химиотерапия… для него это была материнская утроба. Мы поместили его в утробу.

— А потом вытащили оттуда, — сказал Уоршоу, — Можно сказать, приняли роды. И он отправился на поиски матери.

Куллинан кивнул на Зетону.

— И нашел ее.

Уоршоу облизнул губы.

— Ну, теперь мы знаем, в чем дело. И что предпримем?

— Мы записали все его откровения, пусть он прослушает их. Его разум поймет, что эти взаимоотношения с Зетоной — невротическая попытка взрослого человека, насильственно помещенного в искусственную утробу, найти свою мать. Как только это понимание поднимется из области, так сказать, подвала, то есть подсознания, на чердак, то есть в сознание, думаю, с ним все будет в порядке.

— Но ведь корабль и был его матерью, — сказал Уоршоу. — Именно в нем находился инкубационный резервуар… то есть материнская утроба.

— Корабль выбросил его из себя. Ваш образ слился для него с образом дяди и заменителем матери быть не мог. Он сам это говорил. Он отправился на поиски в другое место и нашел Зетону. Давайте дадим ему прослушать записи.

Много позже Мэтт Фолк по-прежнему сидел в каюте со всеми четырьмя. Он слушал собственный голос, излагающий события его жизни. И уже все осознавал.

Последовало долгое молчание, когда кончилась последняя запись, когда голос Фолка произнес: «Все, все кончено. И я ужасно одинок».

Эти слова повисли в воздухе. Потом Фолк сказал — холодным, напряженным, безжизненным голосом:

— Спасибо.

— Спасибо? — тупо повторил Уоршоу.

— Да. Спасибо за то, что открыли мне глаза, позволили увидеть то, что таилось в моей голове. Конечно… спасибо.

Лицо у него было угрюмое, полное горечи.

— Ты, конечно, понимаешь, что это необходимо, — заговорил Куллинан. — Понимаешь, зачем мы…

— Да, понимаю. И могу вместе с вами вернуться на Землю. Ваша совесть чиста.

Он перевел взгляд на Зетону, смотревшую на него с беспокойным любопытством, ясно отразившемся на ее широком лице. Фолк еле заметно вздрогнул, когда его взгляд встретился со взглядом девушки. Уоршоу заметил эту реакцию и кивнул. Терапия оказалась успешной.

— Я был счастлив, — продолжал Фолк. — Пока вы не решили, что должны заставить меня вернуться на Землю. Тогда вы прогнали меня через эту мясорубку, выбили из моей головы все заскоки, и… и…

Зетона грузно подошла к Фолку и положила руки ему на плечи.

— Нет, — пробормотал он и отпрянул от нее. — Неужели ты не понимаешь, что все кончено?

— Мэтг… — начал Уоршоу.

— Не называйте меня Мэттом, капитан! Я больше не в материнской утробе, я снова член вашего экипажа. — Он обратил на Уоршоу грустный взгляд. — У нас с Зетоной было что-то хорошее, теплое и прекрасное, но вы уничтожили это. Разбитую чашку не склеить. Ладно. Теперь я готов вернуться на Землю.

Не добавив ни слова, он покинул каюту. Уоршоу сумрачно посмотрел на Куллинана, на Зетону и опустил взгляд.

Он боролся, чтобы сохранить Мэтта Фолка, и победил… или нет? Формально — да. Но вот что касается духа… Фолк никогда не простит ему содеянного.

Уоршоу пожал плечами, вспомнив слова из инструкции: «Коммандер должен относиться к члену своего экипажа как отец к собственному ребенку».

Нет, он не допустит, чтобы печальные глаза Фолка расстраивали его. Огорчение парня было вполне предсказуемо.

Ведь ни один ребенок не прощает родителям того, что его вытащили из материнской утробы.

— Пойдемте со мной, Зетона, — обратился Уоршоу к крупной, загадочно ухмыляющейся чужеземной девушке. — Я отведу вас в город.