Дорога в никуда - [30]

Это невероятно трудное задание — вызов нам обоим. Но все трудности будут преодолены и, как вы думаете, сможем мы быть теми людьми, которые смогут осуществить этот технологический прорыв? Я спросил вас об этом, но вы мне не ответили. Мы будем очень, очень важными людьми, Роджер Ту Хокс. Вы будете великим человеком, могущественным и богатым, более могущественным и богатым, чем вы можете себе это представить, — Раске встал, подошел и положил свою руку на плечо Ту Хокса. — Я не знаю, чего вы хотите и нравится это вам, или нет. Со временем я это узнаю. А пока мы будем работать вместе и как можно лучше. И не забывайте, что мы сами создаем себе будущее.

Он подошел к двери, потом еще раз задержался, прежде чем открыть ее.

— Спите, Роджер. Завтра утром вы примете ванну, а я обеспечу вас новой одеждой. Потом за работу! А когда вы устанете, подумайте о том, какую выгоду принесут вам эти хлопоты. До свидания!

— До завтра, — сказал Ту Хокс, когда дверь за Раске закрылась, затем встал и пошел в спальню. Кровать была огромной, на четырех ножках и с шелковым балдахином. Он отбросил его, бросился на мягкие подушки и натянул на себя пуховое одеяло. Он должен был признать, что предложение Раске было притягательным.

Ну, а почему бы и нет? На Земле-2 эта страна была такой же, как и все прочие. Он ни одной из них ничем не был обязан… Даже люди, которые были рядом с ним и которых он немного узнал, пытали его, а потом упрятали его в сумасшедший дом.

Квазинд просунул в комнату свое широкое темное лицо. Он спросил, можно ли ему поговорить с Ту Хоксом. Ту Хокс знаком велел ему сесть на край постели, но кинуккинук остался стоять.

— Я не могу понять язык, на котором говорили вы с Раске, — сказал он. — Мне позволено будет спросить вас, о чем шла речь?

— Не говори как раб, — сказал Ту Хокс. — Ты должен играть роль моего слуги, если ты хочешь жить, но это не значит, что мы не можем говорить друг с другом как человек с человеком, когда мы остаемся одни, — он тщательно обыскал комнату в поисках подслушивающих устройств и ничего не нашел. Но всегда существовала возможность, что в стене имеется отверстие для подслушивания. Он сказал: — Иди же, Квазинд, садись на край постели, чтобы мы могли тихо и спокойно поговорить друг с другом.

Он вкратце рассказал ему о содержании его беседы с немцем. Квазинд долго молчал, задумчиво сведя свои густые брови.

— То, что сказал этот человек, — правда, — произнес он, наконец. — Вы можете стать великим человеком. Но когда война кончится и вы будете не нужны, что тогда? Вашим недоброжелателям будет легко навлечь на вас подозрение, обеспечить вас и отобрать у вас ваше звание и положение в обществе.

— В высших кругах так, конечно, и планируют, — ответил Ту Хокс. — Но ты пытаешься мне что-то сказать. До сих пор ты не сказал мне еще ничего, о чем бы я и сам не подумал.

— Эти люди пытаются превратить в Перкунию всю Европу, — сказал Квазинд, — Однажды ты обнаружишь, что остался только один перкунский язык. Знамена других наций будут сожжены, их история предана забвению. Тогда каждый ребенок в Европе будет считать себя перкунцем, а не иберцем, ранза, блодландцем, аикхивиром.

— А что мы можем с этим поделать? Может быть, так даже лучше. Не будет больше никаких национальных разногласий, никаких войн.

— Вы говорите как один из них.

— Я не один из них, — возразил Ту Хокс. — Но их цели разумны и логичны. Может быть, мне не нравятся их средства. Но какова же альтернатива? Может быть, у Блодландии цели лучше? Разве кинуккинук не уничтожают своих извечных врагов, итскапинтик и готинозонцев, как только для этого представляется возможность? Разве Блодландия не стремится достичь господства над другими странами? Разве Аикхивия не ждет удобного случая возродить свою распавшуюся давным-давно империю жестокости?

— Вы сказали мне, что выступаете за полное равноправие всех рас и народов. Вы сказали, что с людьми с черной и коричневой кожей в этой… этой вашей Америке все еще обращаются как с презренными рабами, хотя рабство в вашем мире давным-давно отменено и все добропорядочные люди на нашей Земле борются за то, чтобы дать им всем равные права со всеми остальными людьми. Вы сказали…

— Но ведь ты хочешь сказать мне все — что еще, кроме этого экскурса в область этики, — прервал его Ту Хокс. — Ты расспрашиваешь меня, потому что не уверен, можно ли мне сказать это или нет. Верно?

— Вы видите меня насквозь и читаете все, что там есть.

— Далеко не все. Но я ставлю десять против одного, что ты именно тот, кто хочет предложить мне бежать. Ты действуешь в качестве агента Блодландии.

Квазинд кивнул.

— Я вынужден полностью довериться вам. Если я этого не сделаю, возможности для бегства не будет совсем. А ведь именно этого хотите вы, а не я.

Ту Хокс долгим задумчивым взглядом посмотрел на него.

— Если я скажу тебе, что хочу остаться здесь и работать на Перкунию, ты меня убьешь, не так ли? Блодландцам я нужен живой, но если они не смогут заполучить меня, они, по крайней мере, сделают все, чтобы я не достался также и их врагам. Все это так?

— Я не хочу играть с вами в кошки-мышки, — ответил Квазинд, чувствуя себя довольно неуютно. — Вы мой друг, вы спасли мне жизнь. Но ради своей страны я убью вас вот этими руками. А потом я изо всех сил постараюсь уничтожить как можно больше перкунцев, прежде чем они убьют меня самого.