Дорога в небо - [54]

«Песок» оказался сладким и мягким, почти безвкусным. Он немного напоминал варёный костный мозг. К солёной рыбе, которую полагалось есть вместе с ним, Хин почти не притронулся — летни не знали соли, и такая пища пришлась ему не по вкусу. Весены злоупотребляли специями. Одезри попробовал все крошечные блюда и ничуть не наелся, но к концу завтрака чувствовал себя огнедышащим драконом.

— Не нравится? — без ложного участия осведомилась Мегордэ.

Правитель пожал плечами.

Слуги погасили лампу, сразу как будто похолодало. Серый призрачный свет сочился снаружи. Хина вновь пробрала дрожь.

— Болезни — редкость, но толковые лекари — также, — отметила дама, поднимаясь. — Я уж не говорю о времени, которое всегда теряется безвозвратно.

Одезри озадаченно посмотрел на неё.

— В халате ты будешь смешон, значит, наденешь тёплое платье Гаэл, — тем временем рассудила Мегордэ. — Поторопись, пока не собралось всё общество. Портной ждёт. Пучеглаз? — она оглянулась и позвала: — Пучеглаз!

Взъерошенный клубок выскочил из-под одеяла. Дама успокоено хмыкнула:

— Пучеглаз тебя проводит.

Портной закончил с брюками и теперь подгонял по фигуре чёрное платье с вышивкой чёрными же, жирно блестящими нитями. Вдоль воротника, края рукавов и низа подола бежали золотистые полосы. Весену, похоже, нравилось то, что выходило: он даже начал улыбаться, и всё предлагал Хину посмотреть в зеркало.

— Очень подходит к волосам, — говорил он, показывая на себе жестами. Должно быть, честно полагал, что как униле, так и общий летням неведомы.

Хин не разубеждал: улыбался в ответ как дурак и радовался, что портной не обрядил его в красный, зелёный, голубой или другие яркие весёлые цвета, каких он уже вдоволь навидался на вельможных весенах.

Пучеглаз куда-то сбежал, умудрившись раздвинуть перегородки, но Одезри больше в проводнике не нуждался. Женщины, весни ли, потомки ли дочерей Сил'ан (Хин, хоть убей, не понимал, как это возможно) оставались женщинами. Болтовня, доносившаяся из обеденной комнаты, напоминала правителю сплетни торговок в Онни или пересуды старух в деревнях.

— Они только вчера познакомились, — возмущался надменный голос, — а она уже зовёт его Гинеан. Представляете? Вот же смех. Надо будет устроить званый ужин в её честь, а то ещё догадается, как я её не выношу.

— Эр-Хе видели с дочерью Снов.

— Семья торгашей. Какая безвкусица!

— Говорят, он поранил руку на охоте, а она ему перевязала.

— Как мило, — пренебрежительно.

— С каких это пор Эр-Хе охотится?

Женщины захохотали.

— Он приведёт её домой, как полагаете?

— Дочь торговца? — насмешливо.

— Конечно, нет. Бездельник хорош собой. На него Гюнен будут удить рыбу покрупнее.

— Я слышала, Сны уж всерьёз обдумывают перспективы.

Повисла пауза, а потом тишина раскололась долгим саркастическим смехом.

Утро выдалось ясным, холодным, с чуть заметным ветерком. Странное ощущение пронизывало воздух — в запахе ли цветов и воды было дело? Точно прошлая жизнь ушла далеко и побледнела, потеряла даже интерес воспоминания. Само течение мыслей будто приостановилось, волнение — улеглось, и осталось одно желание: смотреть и упиваться чудом весенней красоты.

Праздник, по словам Мегордэ, всегда проходил на горе в северо-восточной части города. Дэсмэр смилостивилась над продрогшим летнем: к подножию добрались в закрытых экипажах. Дальше вела отлогая тропа, выложенная каменными плитами; она переходила в лестницу на особенно крутых подъёмах. С обеих сторон пути открывался вид на холмы и долины окрест — уже за городской стеной: желтеющие нивы, огороды, рощицы незнакомых Хину тонких растений. Сияли, поймав солнечный блик, крыши домиков. «Конечно, он не хотел оставаться в Лете».

Множество мужчин, женщин, детей — все в лучших нарядах — обгоняли Мегордэ и её то ли свиту, то ли гостей, шли навстречу или рядом с ними. Дамы щеголяли изысканными причёсками, ярко блестевшими на Солнце, и белыми чулками. На детей и молодых девушек Хин старался не смотреть: слишком пёстрыми были их одежды. Целый лес зелени и цветов на розовом, красном, зелёном фоне шёлкового крепа. Лица и шея сильно набелены, губы подрумянены, в волосах вездесущие цветы и блестящие украшения, в руках веер или чёрный зонтик. Взрослые, как теперь мог оценить Одезри, одевались элегантней и проще.

Людей в платьях Гаэл встречалось немало, попадались и вовсе чужеземцы. Праздник оказался значительнее и роскошней, чем представлялось Хину. Нарядная толпа, колыхаясь, текла к небольшому храму, шумная и благодушная, похожая на сказочного зверя с тысячей спин. Вокруг раскинулся временный базар: сотни шалашей полнились сластями и фруктами; виднелись переносные кухни, торговавшие рыбными блюдами. Узкий проход, весь уставленный лотками и лавчонками — чего тут только не было —, вёл от храма к склону большого холма, над которым высился конус горы. Площадь на холме кишела людьми, и Одезри насторожился, невольно припомнив Онни.

Повсюду шёл пир горой, реяли флаги, в палатках раздавались пение и музыка. Справа и слева от плоскогорья над двумя глубокими долинами носились стаи бумажных змей: белых, красных, зелёных, с драконами, с изображениями Лун, Солнца, людей и животных. Все они прыгали, вились, изгибались. Хин ненадолго прикрыл глаза: шум, всеобщее веселье и кипучая жизнь вокруг, половодье сверкающих красок, манящих ароматов — как бы он мечтал попасть сюда в детстве. А сейчас ему хотелось убежать.