Дорога в мужество - [9]
Стоя в строю, Сергей увидел свою тень. Голова круглая, как капустный кочан, плечи узенькие, а шея, хоть тряпкой обматывай — до чего ж несуразно тонкая и длинная у него шея. У других тоже, лишь у Суржикова немного потолще. «Гр-ренадеры…» Интересно, каким словечком крестит их сейчас про себя вот этот трижды орденоносный старший лейтенант, к которому только что подошел с рапортом Мазуренко?
— Сколько человек, старшина? — спросил командир батареи, терзая зубами мундштук погасшей папиросы.
— Со мною — сорок два.
— В списке — сорок три.
— Одного прямо с пристани увезли в санчасть.
— Что-нибудь серьезное?
— Та ни-и, — ухмыляясь, махнул рукой Мазуренко. — На кухне болезню прихватил, животом, кхе… страдает.
Командир батареи выплюнул огрызок папиросы, поискал его глазами в траве, вдавил в землю каблуком:
— Отведите войско во-он туда. Сами ко мне.
Командир батареи шел молча на два шага впереди Мазуренки и Бондаревича. «Расстроился, — осуждающе думал старшина, стараясь ступать ровнее, чтобы смягчить хромоту, — не такое пополнение привез. А где ж я тебе гвардейцев возьму, у бисова батьки?»
Хромовые сапоги комбата отпечатывали на песке такие маленькие следы, что Мазуренко давил их одной подметкой. «Н-да, ты и сам, хлопче, невелик богатырь. Глаза, правда, видные, твердо берут. Одни глаза…»
Старшина тут же подумал: три ордена этому хлопцу перепало не за них, однако вот этих удалых молодцов, прибывших с ним, Мазуренко, следовало бы отдать под начало командиру более внушительного внешнего вида, чтоб фигура — во! — голос — гром, каждое слово — гвоздь, вбитый по самую шляпку.
Вошли в палатку, натянутую кое-как на четыре колышка.
— Люди сегодня на сухом? — спросил старший лейтенант, устало опускаясь на колченогую табуретку.
— Теоретически — на сухом, а практически многие, бисовы дети, еще вчера все прикончили. Лапу сосут.
Комбат хмыкнул, обернулся к Бондаревичу:
— У нас в остатках можно наскрести что-нибудь?
— Картошка…
— Сварганьте пюре. Побольше. — Теперь комбат глядел уже на Мазуренку. — Повар у нас никудышный. Вон в той палатке… солдаты экстра-класса… утром прибыли. За неимением юбок щеголяют пока в штанах. Срочно подыщите повариху и езжайте с Бондаревичем в тылы. Получите продукты, шанцевый инструмент, ну и узнайте заодно о юбках и… Что там еще входит в атрибуты женской экипировки? Я в этом ни бельмеса. Все. Идите. Знакомиться будем потом.
«Повезло, як грешнику в пекле, — сокрушался Мазуренко, направляясь к палатке девушек. — Еще бабские рейтузы та лифчики в руках не держал. А, грэць бы тебя побрал с такой долей…»
Подойдя к палатке, услышал дружный девичий смех. Потом, от порога:
— Товарищ лейтенант, а нам говорили — любовь карается гауптвахтой.
— Карать буду я.
— Девочки, вывод — поближе к руке карающей.
— Вот именно. Кто там топчется? Входи.
Терпковато и духмяно пахнуло не то свежим сеном, не то душистым мылом. Слюдяные окошки пропускали мало света. Мазуренко сперва заметил головы в разноцветных кудрях под пилотками, потом, освоившись с темнотой, увидел на себе пар двадцать живых, любопытных глаз. Лейтенанта не заметил. Растерянно кашлянул, натянуто улыбнулся, подумал: «Мамочка риднэсенька, як з ими и розмову починать?»
— От так, значить… Добрый день, красавицы! А зараз мы найдем повара. Уси чулы? — передохнул и, окончательно освоившись, коснулся плеча девушки, сидящей на нарах ближе всех к нему, остриженной коротко, под мальчишку. — Ось ты, к примеру, товарищ рядовая, перловку варить можешь?
Девушка дернула плечами и отвернулась, обиженно поджав губы.
— А хто ж может? Живей, мне с вами некогда лясы точить.
И тут всех будто прорвало:
— Товарищ старшина, вы у нас старшиной будете?
— А когда нам шинели выдадут?
— Обещали сапоги — подсунули ботинки. И чулки какие-то синие… Ужас!
— Вместо махорки сахар положен. Нам ни сахару, ни махорки.
— Тихо! Шо вы тут, як на барахолке? С чулками и махоркою апосля разберемся. Хто з вас спец борщ варить? Га?
— Я могу. Рядовой Метелкина. — Вынырнула откуда-то и встала перед Мазуренкой невысокая плотная женщина лет тридцати. Туго перетянутая гимнастерка на ней, широченная в плечах, свисала чуть ли не до колен. «Боже ж мий, — ужаснулся Мазуренко, — якое чучело зробили з такой гарной молодицы…»
— Я могу, — спокойно повторила Метелкина, поигрывая в улыбке ямочками на щеках. — До войны стряпала в ресторане.
— Не, — категорично сказал Мазуренко, отводя взгляд от ямочек на щеках, — ресторан не подойдет.
— А еще раньше — в заводской столовой. В обычной столовой.
— О! Оце подойдет. Пошли.
Кто-то выскочил из палатки вслед за ними.
— Старшина, одну минутку. Рад познакомиться, лейтенант Тюрин. Метелкина, вы идите, идите…
«Красивый хлопец лейтенант!..»
— Значит, с места в карьер? Или, как еще говорят, с корабля на бал?
— Та от так. Зараз еду в тылы.
— До этого в пехоте ноги бил?
— В ней.
Тюрин весело засмеялся, хлопнул Мазуренку по плечу, чем, видимо, пытался засвидетельствовать, что в свое время тоже имел прямое отношение к пехоте, и добавил, неожиданно оборвав смех:
— Между прочим, слушай, старшина, одно тебе дружеское замечание: с девушками надо поделикатней. Знаешь, все-таки пол — слабый, а половина человечества — прекрасная, нельзя их по-медвежьи в плечо, и «тыкать» не следует. Я это, между прочим, не в обиду.
«Юрка — сын командира»— повесть о трудной и романтичной армейской службе, о дружбе мальчика Юрки с солдатом Шахназаровым, который учит его быть честным, справедливым, трудолюбивым.На Республиканском конкурсе на лучшее произведение для детей и юношества 1974—1976 гг. повесть удостоена первой премии.
Эта автобиографическая книга написана человеком, который с юности мечтал стать морским пехотинцем, военнослужащим самого престижного рода войск США. Преодолев все трудности, он осуществил свою мечту, а потом в качестве командира взвода морской пехоты укреплял демократию в Афганистане, участвовал во вторжении в Ирак и свержении режима Саддама Хусейна. Он храбро воевал, сберег в боях всех своих подчиненных, дослужился до звания капитана и неожиданно для всех ушел в отставку, пораженный жестокостью современной войны и отдельными неприглядными сторонами армейской жизни.
Над романом «Привал на Эльбе» П. Елисеев работал двенадцать лет. В основу произведения положены фронтовые и послевоенные события, участником которых являлся и автор романа.
Проза эта насквозь пародийна, но сквозь страницы прорастает что-то новое, ни на что не похожее. Действие происходит в стране, где мучаются собой люди с узнаваемыми доморощенными фамилиями, но границы этой страны надмирны. Мир Рагозина полон осязаемых деталей, битком набит запахами, реален до рези в глазах, но неузнаваем. Полный набор известных мировых сюжетов в наличии, но они прокручиваются на месте, как гайки с сорванной резьбой. Традиционные литценности рассыпаются, превращаются в труху… Это очень озорная проза.
Вернувшись домой после боевых действий в Чечне, наши офицеры и солдаты на вопрос «Как там, на войне?» больше молчат или мрачно отшучиваются, ведь война — всегда боль душевная, физическая, и сражавшиеся с регулярной дудаевской армией, ичкерийскими террористами, боевиками российские воины не хотят травмировать родных своими переживаниями. Чтобы смысл внутренней жизни и боевой работы тех, кто воевал в Чечне, стал понятнее их женам, сестрам, родителям, писатель Виталий Носков назвал свою документальнохудожественную книгу «Спецназ.
К 60-летию Вооруженных Сил СССР. Повесть об авиаторах, мужественно сражавшихся в годы Великой Отечественной войны в Заполярье. Ее автор — участник событий, военком и командир эскадрильи. В книге ярко показаны интернациональная миссия советского народа, дружба советских людей с норвежскими патриотами.
Заложник – это человек, который находится во власти преступников. Сказанное не значит, что он вообще лишен возможности бороться за благополучное разрешение той ситуации, в которой оказался. Напротив, от его поведения зависит многое. Выбор правильной линии поведения требует наличия соответствующих знаний. Таковыми должны обладать потенциальные жертвы террористических актов и захвата помещений.